Ознакомительная версия.
Однако мы не поддержали его. Спустя еще пятнадцать минут двери открылись, и р. Лейб предложил нам войти. Мы вошли, сели, и он сразу же стал говорить о том, что праздник Ту би-Шват – это Новый год деревьев, что человек подобен «дереву в поле», и в юности он особенно хрупок, а хрупкие растения нужно сажать в почву и наблюдать за их ростом, и посему, так как мы юные и еще очень хрупкие, наш рост должен быть направляем моралью. На этом месте Исраэль из Векшны заулыбался и, с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, посмотрел р. Лейбу прямо в глаза. Этим он, видимо, хотел показать, что только почтенье к ребе не позволяет ему рассмеяться в ответ на его слова. Я же слушал крайне серьезно, мысленно сравнивал слова р. Лейба и высказывания хасидов о «корнях» – о том, что человек питается от корня своей души, и о «сосудах изобилия» – и сопоставлял все это с поведением р. Шимона, с тем, как он принимает учеников и сам подносит им угощение: чай, фрукты, пироги… Кстати, в Израиле мне потом довелось повстречаться с р. Лейбом Хасманом. В 1928 году я ездил на экскурсию в Хеврон с учениками учительского семинара. С нами ездил ныне покойный р. Давид Елин{223}. В Хевроне мы первым делом решили посетить йешиву «Слободка»{224}. По пути я рассказывал Давиду Елину о надзирателе йешивы р. Лейбе Хасмане и о той проповеди, которую он прочитал нам, молодым, в связи с «праздником деревьев». Когда мы вошли во двор йешивы, нас поразил душераздирающий крик, сопровождавшийся частыми и странными вздохами. Давид Елин испугался. Я его успокоил, сказав, что это просто один из юношей решил «уединиться» для «душевной исповеди». Мы пошли на предвечернюю молитву. По окончании молитвы Давид Елин сказал, что нам нужно подойти и поздороваться с р. Лейбом, который был то ли главой йешивы, то ли ее надзирателем. Мы подошли, и нас представили. Когда мы обменялись приветствиями, р. Лейб заметил, что наши имена ему кажутся знакомыми. Я ответил, что учился в Тельши. Ребе спросил, откуда я родом. «Из Хорала», – сказал я в ответ. «Ах вот оно что! – с изумлением воскликнул р. Лейб. – Бен-Цион из Хорала! Припоминаю, припоминаю… Очень жаль, что урок морали, преподнесенный мною тогда, пятнадцатого швата, не оказал на вас должного влияния. Впрочем, он принес пользу вашему родственнику, Лейбу из Хорала!» (моему двоюродному брату). По-видимому, и на самого р. Лейба сильно подействовали его первые неудачи в попытке повлиять на юных учеников.
Первым человеком в Тельши, который вызвал у меня желание отправиться на поиски сочинений просветителей и даже навел на мысль о том, как их найти, был р. Элиэзер Гордон, который в своих лекциях нередко подвергал критике идеи представителей Гаскалы{225}. Чаще всего ребе упоминал имена Греца{226}, Вайса{227} и даже цитировал Вайзеля{228}, превознося его «Книгу достоинств». Он также с удовольствием упоминал имена других деятелей первого поколения Га скалы.
Помню, как во время одной из лекций ребе яростно обрушился на Греца за его «Историю евреев», в которой говорилось, что перейти реку Иордан для евреев никакого труда не представляло. «Иисус Навин перевел народ через реку Иордан в один из весенних дней, когда стояла сухая ясная погода». «Прежде всего, – вопрошал р. Элиэзер, – откуда Грец узнал, что погода была ясной, – а если она была облачной? Он упоминает факты, которые ему неоткуда знать, зато о том, что хорошо известно, умалчивает. Как будто Иисус Навин просто так «перевел народ через реку Иордан» – а они не шли по водам! То чудо, о котором во всех подробностях сообщается в книге Иисуса Навина, Грец оставляет за скобками. А впрочем, – подытожил ребе, – если Грец не упоминает о чуде перехода через Красное море – мы на него не в обиде. Море также довелось перейти крупному и мелкому рогатому скоту, который евреи вывели из Египта, но узрел ли скот, как расступаются воды? Мало того, чтобы присутствовать при совершении чуда, нужно еще обладать способностями его узреть…» В другой раз ребе опровергал идеи Вайса относительно «Синайского откровения» и Устной Торы, а также упомянул книги Захарии Френкеля «Пути Мишны». Из всего это я сделал вывод, что у ребе есть немало светских книг. Я подружился с сыном ребе, Шмуэлем, он был младше меня и регулярно доставал мне книги для чтения. Но давал он их мне совсем ненадолго: на ночь или на субботу. Это было очень неудобно. Помню, как однажды Шмуэль рассказал мне о том, что у него появилась прекрасная книга, «Хижина дяди Тома»{229}, об освобождении негров из рабства, в переводе Авраама Зингера. Но дать он ее мне может только на одну ночь. Я взял книгу и читал ее, не отрываясь, всю ночь напролет. Утром я успел одеться до прихода служки йешивы, который приходил будить учеников, и был готов к выходу. Моему брату не понравилось, что я не оставил для него книгу еще на день. К тому же его разозлило, что я всю ночь не спал. Служка, пришедший нас будить, увидел, что я уже собрался, и назвал меня «образцом для подражания». Брат процедил сквозь зубы: «Ты просто образцовый грешник».
Интерес к Гаскале побудил меня читать газеты. Читать газеты было разрешено. Мы подписались на «ха-Мелиц» большим коллективом из пятнадцати человек. Поскольку мы с братом заплатили меньше всех, то всегда были последними в очереди. Мы получали газету через две недели после того, как ее привозили в город, то есть почти через восемнадцать дней после ее выпуска. Но несмотря на это, мы были прекрасно осведомлены о том, что происходит в мире, особенно интересовала нас полемика вокруг дела Дрейфуса{230}.
Еще одним мощным импульсом к увлечению идеями Просвещения послужило для меня двухнедельное пребывание в Ромнах в элуле 5657 года (август-сентябрь 1897 года). На праздники я решил уехать домой, а брат остался в Тельши. По дороге я остановился у моего дяди Пинхаса Островского, который пригласил меня немного погостить у него. У него была уютная квартира. Особенно мне нравилась просторная веранда, три стены которой были стеклянными. Каждая стена представляла собой огромное окно. В доме дяди была богатейшая библиотека, и три ее свойства меня особенно поразили. В каждом из шкафов находились книги определенного вида: Танах с комментариями и там же книги по грамматике древнееврейского языка, Талмуд и Законодатели, а также различные мидраши{231}, названий которых я даже и не слышал. В отдельном шкафу хранились «раввинистические респонсы» – тексты с вопросами и ответами. Во-вторых, там был еще один шкаф, полный светских книг. Названий этих книг я тоже никогда не слышал. Среди них было много новых книг, из которых еще не выветрился запах краски. И в-третьих, в том шкафу, в котором лежали «раввинистические респонсы», все книги принадлежали моему деду: каждая книга была надписана «Цви-Яаков ха-Леви Динабург, раввин святой общины Хорала, да хранит его Всевышний».
Ознакомительная версия.
