Перебирая в памяти различные системы автоматического оружия, Дегтярев старался — уже в который раз! — разобраться в их достоинствах и недостатках, решить, по какой системе разрабатывать задуманный пулемет.
Система подвижного ствола, по которой создавались винтовка и автомат Федорова, многие винтовки Токарева, а также пулеметы Максима, Мадсена, Шоша, казалась Дегтяреву наиболее сложной. В этом его убеждала пятнадцатилетняя работа совместно с Федоровым над созданием многих образцов автоматического оружия.
Система с неподвижным стволом, по которой. был сделан им автоматический карабин, казалась ему проще и надежнее. По этой системе были спроектированы пулеметы Гочкиса, Сент-Этьена, Льюиса.
Изучая эти образцы, Дегтярев находил в них много недостатков, но он видел и пути к их преодолению. Он считал, что восемь лет назад, приступая к разработке автоматического карабина, наметил правильный путь, выбрав систему неподвижного ствола.
И сейчас, приступая к работе над ручным пулеметом, он решил сделать его по тому же принципу.
В своей маленькой мастерской Дегтярев приступил к работе над макетом будущего пулемета.
Однако чем больше он работал над макетом, тем ясней становилось ему, что модель получается неудачной. Мысленно представив себе габариты будущего пулемета, он убеждался, что пулемет получится довольно громоздким и, безусловно, не таким легким, как был задуман вначале.
Наличие крышки, скосами которой производилось разъединение личинок, делало всю коробку высокой, а от этого пропорционально увеличивались и другие части.
«Пожалуй, — размышлял Дегтярев, — лучше будет, если я возьмусь за карабин, закончу его, доведу до совершенства, а уже потом примусь за пулемет, чтобы не смешивать эти два типа воедино».
Как-то Дегтярев узнал от Федорова, что сейчас большое значение придается разработке автоматической винтовки, над новыми образцами которой упорно работает конструктор Токарев.
«Почему бы мне не взяться за автоматическую винтовку? — подумал Дегтярев. — Сделать ее по системе карабина не представляет большого труда».
Он даже отложил на время недоделанный макет пулемета и начал готовить части винтовки. Но скоро и эту работу оставил. Внутренний голос твердил ему: «Не то делаешь, Василий, армии нужней пулемет!»
Новый, 1924 год застал Дегтярева в глубоком раздумье над будущим изобретением.
* * *
В конце января ударили сильные морозы. Чтобы можно было работать в мастерской, Дегтярев приказывал с утра зажигать все паяльные лампы и ставить их на верстаки около мастеров.
В один из таких дней, намерзшись в мастерской, Василий Алексеевич, придя домой, сел на низенькой скамейке у полыхающей голландки и с наслаждением закурил трубку. Он любил в тихие зимние вечера посидеть у огонька, подумать о своих делах. На этот раз в комнате никого не было, и уютную тишину нарушало лишь тиканье часов да потрескивание березовых дров. На улице тоже было тихо. Сквозь синеватый морозный узор в окна смотрела луна. Изредка слышалось, как скрипел снег под ногами одиноких прохожих.
Василий Алексеевич перенесся мыслями к пулемету.
Мягкими, неслышными шагами к печке подошел кот и стал тереться о его ногу.
— Пришел, приятель, — ласково сказал Василий Алексеевич и, не прерывая своей думы, стал поглаживать рукой по густой шелковистой шерсти. Кот, мурлыча, улегся рядом.
Василий Алексеевич, разморившись от жары, расстелил на полу возле печки полушубок, бросил на него подушку и прилег отдохнуть. Усталость взяла свое, и скоро он уснул крепким сном.
Его разбудили тревожные гудки. Василий Алексеевич быстро вскочил и удивился, что уже утро, — морозный узор на окнах горел розоватым светом восхода. Надев треух и быстро накинув полушубок,
Василий Алексеевич выбежал за ворота. «Уж не пожар ли?» — мелькнуло в сознании.
С вокзала, закутавшись в шали, шли заплаканные женщины.
— Что случилось? — спросил их Василий Алексеевич.
— Беда, родимый, Ленин умер...
Эти слова ошеломили Дегтярева. Смахивая стынущие на щеках слезы, он пошел туда, где тускло горели еще с ночи забытые огни, где, разрывая сердце, ревел заводской гудок.
Во дворе завода молчаливо толпились рабочие, многие с непокрытыми головами. Они все еще не верили, не могли и не хотели верить, что смерть сразила любимого Ильича...
Василий Алексеевич, сняв шапку, подошел вплотную к толпе, тихо спросил:
— Когда?
— Вчера, в шесть часов пятьдесят минут, — угрюмо ответил один из рабочих и, не в силах сдержать слезы, отвернулся.
Эти минуты, полные скорби народа, Дегтярев запомнил на всю жизнь...
Запомнил он и то, как в одном из цехов рабочие коллективно делали венок — последний подарок Ильичу.
На красном щите серебряные листья дуба переплетались с боевыми клинками, штыками и меднозолотистыми гильзами. Кто-то из чертежников дрожащей рукою выводил на алой ленте: «От укома ВКП(б) и рабочих организаций города».
Потом, почти через два десятилетия, Василий Алексеевич увидел этот венок в траурном зале Музея имени Ленина.
В день похорон Ильича, когда трудящиеся всего мира на пять минут остановили все работы в знак траура, Дегтярев, склонив голову у верстака, мысленно поклялся: все силы, всю свою жизнь отдать честному и беззаветному служению делу Ленина, делу рабочего класса.
Рабочие по всей стране ответили на смерть любимого вождя массовым вступлением в ряды Коммунистической партии.
В те дни на весь мир прозвучала бессмертная клятва, данная И. В. Сталиным от имени партии.
Некоторые места клятвы казались обращенными непосредственно к оружейникам:
«Ленин не раз указывал нам, что укрепление Красной Армии и улучшение её состояния является одной из важнейших задач нашей партии... Поклянёмся же, товарищи, что мы не пощадим сил для того, чтобы укрепить нашу Красную Армию, наш Красный Флот...»
Перечитывая эти слова великой клятвы, Дегтярев был полон решимости работать, не щадя сил, чтобы вооружить Красную Армию новой боевой техникой.
Однажды его пригласил к себе в кабинет Владимир Григорьевич Федоров и показал телеграмму из Москвы — Федоров и Дегтярев спешно вызывались к М. В. Фрунзе.
— Так как же быть? — растерянно спросил Дегтярев.
— Поезд через два часа, сделайте необходимые распоряжения по мастерской и идите собираться, я буду вас ждать на вокзале.
На другой день оба изобретателя сидели в кабинете Михаила Васильевича Фрунзе.
Робость, которую Дегтярев испытывал всю дорогу, исчезла при первых же словах народного комиссара.
