Заправилы рейха и все их присные с вожделением, нетерпением и надеждой ждали наступления этого дня.
Ждали и мы, не зная, когда этот день придет. Ждали спокойно и деловито, в своем неброском повседневном воинском труде. Каждый новый день, встречаемый нами в учебном походе или на давно подготовленном к обороне рубеже, мог оказаться тем самым днем - последним днем так долго длившегося затишья, первым днем битвы.
Глава 3.
Началось...
На рассвете пятого июля. - Занять огневые позиции. - Юнкерсы над нами. Ловим парашютистов. - Марш по рокадам. - Тревожные вести. - В оборону или на исходные? - Пушкам тесно. - Тишина, готовая взорваться.
Сквозь сон я почувствовал, как меня толкнули в плечо:
- Подъем! Тревога!
Я вскочил с застланного плащ-палаткой соломенного ложа в шалашике, в котором мы обитали.
- Быстро на КП полка! - услышал я голос Карзова.
Мгновенно натянул сапоги, набросил шинель - было по-ночному зябко. Подпоясываясь уже на ходу, выбежал из шалашика. Глянул вверх. Небо серое, пасмурное, но, может быть, это мне только кажется - просто еще только начинает светать. Посмотрел на часы. Два, начало третьего. Закинув ремень сумки на плечо, побежал туда, куда спешили и мои товарищи. Откуда-то доносился глуховатый, неровный, словно колыхающийся, гул. Я на миг замедлил шаг, прислушиваясь. Бьет артиллерия! Но далеко. В той стороне, где в первом эшелоне стоят лицом к лицу с врагом наши войска. Артподготовка! Но чья? Наша или противника?
Неужели началось?
Побежал быстрее. Бойко и тревожно зашелестела росистая трава, схлестывая сапоги. В боевой обстановке мне положено быть на командном пункте, при начальнике штаба. Берестов, наверное, уже там. Надо спешить!
Перепрыгнул через ход сообщения, пересекающий поле. Спрыгнуть в ход? Бежать по нему легче, ноги не будут путаться в траве. Но нет - ход извилист. Полем, напрямик - скорее.
К далекому гулу канонады примешался другой грозный звук - низкий, басовый. Он нарастал, близился - давящий, тяжелый, им наполнилась вышина. Я глянул вверх и увидел на сером фоне предрассветного неба немецкие бомбардировщики. Темные, с черными крестами на широких прямых крыльях, они шли звеньями, строем клина, на небольшой высоте, неторопливо шли над нашей землей... Отбомбились или заходят на бомбежку?
Враг над головой!
В блокадном Ленинграде, дежуря ночами на крыше своего дома, я, случалось, слышал такой же зловещий гул. Тогда я был бессилен перед врагом, ну а сейчас... Что могу сейчас? Но нельзя же только глядеть на врага над собой! Надо делать что-то! Что?
Неподалеку послышались негромкие, но взволнованные голоса. Увидел окоп, в нем - несколько совсем молоденьких солдат в аккуратно застегнутых шинелях и туго натянутых пилотках. Вжав головы в плечи, они глядели вверх, на немецкие бомбовозы, возбужденно переговаривались. Они были растеряны, как, впрочем, и я. Будь я в эту минуту один, может быть, и не нашелся бы, что предпринять. Но я - как-никак - офицер. Старше этих необстрелянных мальчиков - не только званием, но и возрастом. Мальчишки. Еще недавно такие были моими учениками, сидели на моих уроках за партами, верили мне во всем...
Я спрыгнул в окоп, прокричал:
- Что же вы? Огонь по самолетам! Из личного оружия!
Кое у кого из солдат были карабины, у других - автоматы. Прислоненные к стенке окопа, стояли два ручных пулемета с дисками. Я схватил один из них. Как бы его приспособить для стрельбы вверх? Колышек какой-нибудь... Но где тут его найдешь?
Откинул сошки пулемета, крикнул ближнему солдату.
- Держи! На плече!
Обеими руками ухватив сошки, солдат прижал их к своему погону. Теперь ствол пулемета из-за его плеча глядел туда, где над нами проплывали, полня воздух тяжелым зловещим гулом, серые крылатые туши юнкерсов. Прицелясь в брюхо одного из них, я прикинул: Упреждение надо брать... - так насучили вести огонь по самолетам из стрелкового оружия. Пора!.. - нажал на спуск. Прогрохотавшая очередь показалась мне оглушительной. Солдат, державший пулемет, дернулся, пригнул голову. Я испугался: Оглушу парня... Бомбардировщик уже прошел над нами. Я дал очередь вдогонку. Патроны в диске кончились неожиданно быстро. Я скинул пулемет с плеча солдата, крикнул:
- Диск давай!
Солдат суетливо сунулся к дну окопа, ища сумку с дисками. Другие солдаты стреляли вверх - кто из автомата, кто из карабина, а двое - из ручного пулемета: один держал его на плече, подобно моему напарнику, другой бил длинными очередями. Стреляли и где-то поблизости - в тяжелый гул бомбардировщиков врезывались строчки очередей, хлопки отдельных выстрелов.
- Держите! - солдат, наконец, протянул мне новый диск. Но бомбардировщики уже пролетели над нами, их тяжелый гул затихал. Стрельба по самолетам прекратилась. Солдаты оживленно переговаривались:
- Все уже или другие прилетят?
- Интересно, попал в них кто?
- Я целый диск прямо в брюхо ему высадил!
- Ты высадил, а он и не заметил...
- А что, если б на нас бомбы свалили?
Беря диск у солдата, я спросил его:
- Не оглушило тебя?
- Не!-улыбнулся солдат, и его мальчишеское лицо расплылось в улыбке. - А в ухо сильно отдавало! - и вдруг признался: - А все же боязно было...
Первый раз на фронте? - хотел я спросить его, но в этот миг кто-то из солдат закричал:
- Смотрите, смотрите! Горит!.. Горит и падает!
Всего каких-нибудь метрах в пятистах от нас, над полем, низко припадая к земле, несся немецкий бомбардировщик, за ним тянулась густая, с каждой секундой ширившаяся полоса черного дыма. Бомбардировщик летел по кривой: сначала он удалялся, потом стал приближаться. Было видно, как из окопов выскакивают солдаты, бегут вслед за самолетом, очевидно, надеясь добежать до места в момент его падения.
Заволновались и солдаты, сидевшие со мной в окопе:
- На летчиков посмотреть бы!
- Побежали, ребята!
Один уже выбирался на бруствер. Но я крикнул:
- Куда? Нельзя покидать позицию!
В этот момент я видел, как от юнкерса, кругами ходящего над степью, отделилось четыре или пять устремившихся к земле черных точек.
- Бомбы! - крикнул кто-то из солдат.
- Не бомбы... Парашюты!
Действительно, это были парашюты. Подбитого бомбардировщика уже не было видно - наверное, он пролетел куда-то далеко и упал. Но парашюты - вот они, четыре зонтика, покачивающихся под серым небом.
Сейчас опустятся! - заволновался я. - В расположении нашего полка! Летчиков возьмут в плен! Такая удача - в первый же день! Я смогу допросить пленных немцев! Позавидует мне Рыкун! - ликовал я.
Словно вихрем вынесенный из окопа, я бежал по травянистому полю туда, куда опускаются парашюты. К ним бегут наши. Вот, кажется, уже совсем опустились... Издалека кажутся крошечными, мельтешат на том месте фигуры выбежавших из окопов моих однополчан. Счастливые! Они уже видят плененных фашистов...
