Подданные ропщут. Ропщут помещики, купцы, ремесленники. Недоволен и парламент. Кое-как король справляется и с подданными и с парламентом. Что касается последнего, то в случае необходимости Яков попросту распускает его.
Но с земляками-шотландцами ему никак не удается справиться. Они преследуют его своими требованиями буквально по пятам, доводя короля до отчаянья. Яков издает приказы. Приказы на них не действуют. Они докучают королю на охоте, истребляют королевских собак, разгоняют дичь, учиняют потравы хлебов, подвергают опасности самоё королевскую особу. Яков приказывает рыцарю-маршалу: «…Хватать их немедленно, кто бы они ни были, препровождать их в ближайшую тюрьму, как нарушителей нашего королевского приказа, и держать их там, доколе сие нам будет угодно».
Но попробуй схвати их, когда они собираются огромными толпами, табором располагаются на улицах и проводят там дни и ночи! Похоже, что они обосновались тут надолго: неподалеку от дворца устроили даже большой рынок, который обслуживает их потребности.
В отчаянье от всех своих неудач король Яков в порядке самоутверждения время от времени устраивает перед верноподданными демонстрации своих «божественных способностей»: Без каких бы то ни было оснований он считает себя законным претендентом на французский престол, а заодно и наследником способности Людовика святого «творить чудеса», которую тот передал всем своим преемникам.
В такие дни во дворце устраиваются спектакли исцеления. Вот как описывает их непосредственный очевидец — герцог Саксен-Веймарский:
«Когда священник кончил молитву, его величество встал с места, его кресло приставили к столу, и он уселся в нем. Затем королевский придворный врач ввел маленькую девочку, двух мальчиков и худощавого юношу, больных неизлечимыми болезнями, и приказал им стать на колени перед его величеством; врач, предварительно исследовавший больных (это всегда делается во избежание обмана с их стороны), указал его величеству на больное место на шее девочки, его величество прикоснулся к нему, произнося слова: „Король к тебе прикасается, бог тебя излечит“, а затем на белой шелковой ленте повесил на шею девочки золотой. То же самое король проделал над тремя остальными. После этого была прочитана молитва, а затем вышли три лорда, один из которых нес золотой кувшин, другой чашку и третий полотенце. Они трижды преклонили колени перед королем; король вымыл руки и вместе с принцем удалился в свои апартаменты».
Были ли исцелены больные, история умалчивает. Умалчивает она и о том, участвовал ли в подобного рода церемониях новый придворный врач Якова I — Вильям Гарвей.
Точно неизвестно, когда Гарвей был назначен королевским медиком Якова I. В одном из писем короля, датированном 1623 годом, об этом говорится, как о событии, случившемся некоторое время назад. Можно предполагать, что в последние годы своего царствования Яков все реже прибегал к спектаклям исцеления: королю было не до того, приходилось распутывать трудное положение, в которое попала Англия в эти годы. Так что, возможно, Гарвей и был избавлен от участия в таких несомненно чуждых его характеру представлениях.
Кто помог Гарвею стать королевским лейб-медиком? Возможно, граф Арондель, а возможно, и сам Бэкон через графа Бэкингема, который покровительствовал философу. Во всяком случае Гарвей завоевал себе авторитет при дворе: после смерти Якова I, когда корона перешла к его наследнику Карлу I, Гарвей получил повышение и был назначен почетным медиком при новом короле.
При Карле I обстановка для Гарвея резко изменилась. Яков I был человеком недалеким, любил окружать себя шутами и бездельниками; Карл же был образован, обладал тонким художественным вкусом, интересовался науками. Пожалуй, куда больше, чем делами государства.
Этот бездарный правитель, заносчивый король с трагической судьбой, был интересным собеседником. Лучше сказать — хорошим слушателем, потому что слушать его самого было чрезвычайно трудно: Карл страдал физическим недостатком, вызвавшим крайнюю невнятность речи.
Гарвей в качестве врача сначала вынужден был вести с ним беседы, применяемые в лечебных целях для тренировки. Но в дальнейшем эти беседы оказались не бесполезными и для него.
Между королем и лейб-медиком возникли со временем довольно близкие отношения.
Гарвей был гуманнейшим и просвещеннейшим человеком своего времени. Политика, проводимая монархом, была не только чужда ему, но и во многом отвратительна. Он совершенно ясно выражал свое возмущение деятельностью Верховной комиссии и Звездной палаты — двух чрезвычайных судов, преследовавших духовных и светских врагов правительства виселицей, тюрьмой, пытками. Он чурался политики и ненавидел дворцовые интриги.
Одним словом, Вильям Гарвей был ученым, и только ученым; он так же был далек от политики, как некоторые его коллеги-медики от подлинной науки.
Совершенно не правы поэтому старые биографы Гарвея, называвшие его «приверженцем королевской власти», «верноподданным короля», «монархистом по убеждениям».
Он не был ни сторонником короля, ни в дальнейшем — сторонником парламента. Он просто был человеком с повышенным чувством признательности и, когда последовал за Карлом в изгнание, сделал это потому, что был обязан ему как человек и ученый.
Отношения, выходящие за пределы официальных, возникли между королем и Гарвеем исключительно на научной почве. Более того, можно смело утверждать, что Карл своим содействием помог Гарвею быстрее закончить исследования, необходимые для опубликования его учения о движении сердца и крови.
В этом, и только в этом, секрет приверженности ученого Гарвея к его покровителю Карлу I.
В одной из бесед с королем Гарвей, увлеченный своими мыслями и расстроенный отсутствием животных, необходимых для опытов, высказал эти мысли вслух. Он с увлечением рассказывал о своих исследованиях по физиологии человека и животных, об открытом им кровообращении и о том, как много еще предстоит ему сделать, чтобы окончательно доказать ученому миру свою неопровержимую правоту.
— Кровь, — говорил он, — выталкивается сердцем, беспрерывно проходит из полой вены (Полые вены (верхняя и нижняя) — крупные венозные сосуды, несущие кровь с периферии к сердцу и впадающие в правое предсердие. Гарвей и его предшественники всюду употребляли выражение «полая вена» вместо «полые вены» — по-видимому, верхняя полая вена, как более короткая, считалась частью нижней полой вены) в артерии в количестве, значительно большем, чем нужно для питания организма и чем могла бы дать пища… вены беспрестанно возвращают кровь из каждого члена в сердце.
