Забегая вперед относительно времени моего рассказа, скажу, что мысли о Гале меня согревали все годы нашей разлуки, они мне казались очень долгими, а всего-то два с половиной года — сейчас такой отрезок времени кажется почти мгновением. Однако наши первые встречи в 45-м и последующие не принесли того, что мы, и я и она, ожидали.
Мы встречались после войны несколько раз в Ростове, она пару раз, будучи уже замужней женщиной, появлялась в Ленинграде. За три с половиной года, что я прожил в Ростове на исходе сталинской антисемитской кампании, нам ни разу не пришлось повидать друг друга. Тривиальная вроде, но все равно не очень веселая история. Последний раз я услышал о Гале от Саши Давыдовича, постоянно жившего в Ростове, который побывал у меня в гостях в семидесятые годы. То, что он рассказал, меня и удивило и немного расстроило. Как-то он встретил Галю и они, вспоминая обо всех наших ребятах, неожиданно для него много времени уделили мне. Галя почему-то решила рассказать ему о наших былых отношениях, о том, что она до сих пор любит меня и не может себе простить того, что мы так просто расстались.
Кое-что мне стало известно о послевоенных делах моих “соратников”, хотя кроме Гали и Саши я никого никогда не встречал. Галя и Саша стали инженерами, Ада — врачом, Витя — ученым, вроде даже защитил докторскую диссертацию, а Вова окончил военное училище и служил где-то на Дальнем Востоке.
В мае наша семья переехала в Кибрай, и мы все получили работу в доме отдыха. О маме я уже говорил, Инну взяли медсестрой-регистратором, а меня — дворовым рабочим. Круг моих обязанностей был очень широк. Начал я с того, что из обычного стула сделал маме зубоврачебное кресло с нужным наклоном, с подголовником, с подлокотниками. Мама говорила, что ей работать на нем было удобно. Я научился без алмаза, с помощью разбитого кремня, резать стекло и вставлять его в окна. Приходилось и крыть крышу. Запомнилась одна такая работа под жарким среднеазиатским солнцем, когда я периодически слазил с крыши и залпом, как лошадь, выпивал чуть ли не полведра воды. В июне лето в Ташкенте в полном разгаре, а в июле — пора плодоношения. Домик, одну из комнат которого занимала наша семья, углом входил в очень большой виноградник, чуть подальше — яблоневый сад с удивительными узбекскими яблоками. Поэтому позже я с удовольствием согласился сменить сферу деятельности и стать охранником сада. И здесь проявилась не самая лучшая, по крайней мере, в этой ситуации, черта моего характера — дотошная исполнительность. Я добросовестно исполнял свои обязанности и вовсю гонял отдыхающих из сада. Моя сестра, Инна, потом рассказывала, что многие отдыхающие, не зная о нашей родственной связи, говорили, что им очень понравился наш дом отдыха, но вот только сторож в саду уж очень противный парень. Вообще ситуация была почти нереальная: идет страшная война, а мы оказались, пусть на время, но почти в идеальных условиях. Вот только незатухающая боль: папа был недалеко, но так далеко.
В апреле мне исполнилось семнадцать лет, и я мог ждать повестки из военкомата в любое время (Кстати, а ведь благодаря папе по паспорту я был не апрельским, а июньским. Очень может быть, что эта, казалось бы, непонятная папина “блажь” — подробнее об этом ниже — сыграла решающую роль в моей судьбе). Как-то на семейном совете мы решили, что я должен ехать в Ташкент и пытаться поступить на подготовительное отделение какого-нибудь института. Я был еще недостаточно зрелым человеком, и мама решила ехать со мной. Это уже было в середине июля. Мы сразу же направились в Воронежский Авиационный Институт.
Однако разговор с начальником подготовительного отделения Вишневецким был короткий: набор на подготовительное отделение закончен, причем с перебором, и занятия уже начались. Нам посоветовали пойти в железнодорожный институт. И, действительно, там меня были готовы зачислить с ходу. Мама меня просила тут же написать заявление, но я не согласился. Что же ты собираешься делать? Не знаю, но я хочу только в Авиационный институт. Знаешь что, сыночек, давай я попробую поговорить с самим директором института. Мама попала к директору и, как не странно, ей удалось его уговорить. Правда, вышла она вся в слезах. Но я был счастлив, хотя место в общежитии мне не дали. Одна наша сотрудница из дома отдыха предложила временно пожить в ее пустующей комнате в Ташкенте - это казалось решением проблемы.
С первых же занятий я понял, что я ничего не знаю и даже не совсем понимаю, о чем идет речь на занятиях — я уже говорил, как “учился” в восьмом и девятом классах. Фактически я имел подготовку в объеме семи классов, а мы должны были пройти на подготовительном отделении курс десятого класса без каких либо сокращений программы за два месяца, а я и того меньше. При этом нам объявили, что каждые десять дней из отделения будут неумолимо исключаться те, кто по каким-либо предметам будут иметь неисправленную двойку. Здесь, хочешь, не хочешь, но мне придется немного похвастаться. Я взялся за учебу так, как ни до, ни после — включая аспирантуру — не приходилось. Я занимался, без преувеличения, день и ночь. И почему-то предо мной был образ моего дяди Саши, о его трудностях с поступлением в институт я еще расскажу. Первые десять дней были особенно тяжелыми, но я все же устоял. Однако примерно в это время я оказался на улице — хозяйка по непонятной мне причине выгоняет меня из своей комнаты. Иду в деканат, рассказываю о своей беде и, о чудо, мне тут же дают место в общежитии.
Несколько слов о моем первом общежитии. Общежитие помещалось в Старом городе Ташкента на улице Укчи. Здание было не приспособлено для общежития, во всяком случае, для такого количества проживающих: помимо “действительных” студентов в нем жили съезжающиеся к началу занятий первокурсники и наш брат иногородние “подготовишки”. Я, как и десятки других, жил в коридоре второго этажа. Какие-то трудности были с туалетами, и нам не раз приходилось справлять свою малую нужду прямо с балкона второго этажа, конечно, здесь были и элементы хулиганства. Почему-то никого из своих соседей по этому общежитию я не запомнил.
Наши занятия проходили в одной из ташкентских школ, и сидели мы за обычными ученическими партами. Так получилось, что моим соседом по парте оказался один паренек, который мне сразу понравился. Очень симпатичный и толковый, хороший знаток русского языка. Кроме того, он тоже был приезжим и тоже жил на Укчи. Звали этого мальчика Марк Одесский. “Но я не из Одессы, я из Жмеринки”.
Темп наших занятий стремительно нарастал и, наконец, мы подошли к экзаменам. Нам предстояло сдать двенадцать или тринадцать экзаменов, по всем предметам, что мы проходили. Как ни странно, но я уже чувствовал себя настолько уверенным, что некоторые экзамены я сдавал по-спортивному: беру билет и без подготовки сразу отвечаю. Мы с Марком дали обет: не бриться до первой непятерки. И хотя наша растительность была еще не очень бурной, но к концу сессии мы изрядно обросли. Однако марафонскую дистанцию прошли далеко не все: из 1000 человек, зачисленных на подготовительное отделение, успешно закончили его лишь человек 600. В ВАИ было два факультета: самолетостроительный и моторостроительный. Мы с Марком выбрали моторостроительный.
