1097
Это что-то другое (польск.).
В конце октября 1915 г. в Александринском театре состоялось пятисотое представление гоголевского «Ревизора» «в классических традициях».
Главный режиссер Александринского театра Е.П. Карпов в 1915 г. вернул на сцену театра спектакль по пьесе А.Н. Островского «Лес». В журнале «Театр и искусство» был помещен отклик А.Р. Кугеля (под псевдонимом Homo novus) на этот спектакль: «В роли Аксюши, одной из очаровательнейших женских ролей Островского, выпустили дебютантку из школы, г-жу Железнову, с миленьким личиком, недурным голосом и полной анастезией темперамента» (Театр и искусство. 1915. № 42. C. 776).
В 1915 г. Вс. Мейерхольд поставил в Александринском театре «Пигмалион» Б. Шоу с Е.Н. Рощиной-Инсаровой в роли Элизы.
Литейный театр, открытый в 1909 г. в помещении перестроенного шереметевского манежа (Литейный, 51), в 1915 г. называли еще и по имени его антрепренера театром Мосоловой.
Имеются в виду заводы Фридриха Крупа в городе Эссене, занимавшиеся производством артиллерийского оружия, судов, паровозов и тяжелого промышленного оборудования.
это сводило меня с ума! Действительно, как странно, потому что было несколько фраз довольно – и даже более чем – вольных! И от кого? От уважаемой личности, почитаемой всеми, которая кажется такой святой… (фр.).
Ю. Юрьев играл Дон Жуана на сцене Александринского театра в спектакле, поставленном В. Мейерхольдом в 1910 г. по одноименной пьесе Мольера.
Запись приводится из тетради «Extraits choisis» (ОР РНБ. Ф. 1448. Ед. хр. 76. Л. 90).
М. Гришан занималась у Боричевского в университетском семинаре. Одно время он был увлечен ею и в ее доме познакомился с Островской. Записи из дневника Боричевского: «Панна Марыля. Гретхен в польско-русском издании. Когда улыбается, ротик у нее кружится, как серп, и голова бесконечно клонится набок» (5 марта 1925 г.; ОР РНБ. Ф. 93. Ед. хр. 5. Блокнот 21. Л. 32, 33); «Был в гостях у Марыли. Познакомился с Сонечкой Островской. У нее четкий профиль и ум, стыдливо-добрые глаза и чувства. Уже написал в ее честь “скромный сонет”. Состязались немного в остроумии. В итоге пришли к выводу, что мы еще где-нибудь встретимся “в мировой бесконечности”. Обязательно встретимся…» (23 ноября 1925 г.; Там же. Блокнот 23. Л. 9); «Был у Марыли и виделся с Сонечкой. Получил печальнейшие сведения об этой милой женщине: она не только курит папиросы и танцует фокстрот – она верит в бога. Эта болезнь почти неизлечима» (11 декабря 1925 г.; Там же. Л. 12, 13); «Вчера был настоящий эпикурийский воскресник: Вася, Мефодий, Марыля, Сонечка» (18 января 1926 г.; Там же. Л. 36); «Трогательная Сонечка по-прежнему шлет мне большие нежные послания, но от прямого общения уклоняется. Она любит не меня, а собственный образ, рикошетом кое-что и мне перепадает. Ее милый эгоцентризм одно время больно меня задевал…» (23 февраля 1926 г.; Там же. Блокнот 24. Л. 3, 4); «Неожиданно приехала Сонечка. Похудела: много всякой халтурной работы. Но глаза прежние. И на мой мимоходный вопрос: “А меня Вы любите?” – ответила сразу: “Вас я очень люблю. Сие надлежит понимать духовно”» (21 мая 1926 г.; Там же. Л. 20, 21); «Когда Гинечка [имя, производное от “Герцогинечка”] наклоняет голову под углом 45 градусов и улыбается – она прямо очаровательна. Темные волосы, бледный лоб, детские глаза, “кроткая” улыбка. И беспомощная косточка под худым плечом. Жаль, очень жаль ее “косточку”. А впрочем: сама-то она – умеет ли жалеть?…» (21 января 1927 г.; Там же. Блокнот 26. Л. 8); «У Гинечки органическое отвращение к половой проблеме. Странное вытеснение. Не отец ли тут причиной?» (24 января 1927 г.; Там же. Ед. хр. 6. Л. 23).
В архиве С.К. Островской сохранилась рукопись ее стихотворения 1922 г., обращенного к М. Гришан:
О, какая ты ложная скромница
И как много в тебе кривизны!
Целовала до боли, мне помнится,
Не теряя своей чистоты.
Опускала глаза и лукавила,
Что довольно и больше нельзя,
На плече моем метку оставила,
Говоря, что не любишь меня.
Уходила к утру, непорочная,
Прикоснувшись к отраве греха,
И казалось, что пытка полночная
На тебе не оставит следа.
<…>
(Ф. 1448. Ед. хр. 20. Л. 33).
В рукописном дневнике Островской нет записей за 1929 год. Запись о событии 1929 г. – в тетради «Extraits choisis» (ОР РНБ. Ф. 1448. Ед. хр. 76. Л. 89).
Процитировано стихотворение Н. Гумилева «Выбор» (1908).
Боричевский писал в дневнике в 1929 г.:
«С Гинечкой несчастье. Надеемся на хороший конец» (4 февраля; ОР РНБ. Ф. 93. Ед. хр. 7. Блокнот 33. Л. 28); «С.К. все еще сидит. Не знаю: писать ли ей в ДПЗ?» (30 марта; Там же. Блокнот 34. Л. 6); «А Гинечка все еще не вернулась. Как она себя чувствует?» (14 апреля; Там же. Л. 13); «Написал Гинечке. Она, вероятно, обижена на меня за мое недостаточное внимание. А я перестал ходить к ее родным за справками только потому, что они принимали почти враждебно нарушителя семейной гармонии» (21 апреля; Там же. Л. 16–17); «От Гинечки получил письмо. Она в жутком состоянии. Зайду к ней завтра» (24 апреля. Там же. Л. 18); «Был у Герцогинечки. Узнал подробности. Не к чести этого учреждения. Изредка приходят омрачающие мысли о жестокости человеческой. Прочел мимоходом – о пытках немецкого коммуниста. И несколько раз мерещился образ голого, избитого человека в вонючей клетке» (28 апреля; Там же. Л. 19).
29 апреля 1929 г. датированы строки Островской:
<…> Но бездны дно не стало адом
И к раю смерть не привела –
Простой и каторжной оградой
Мне жизнь недели обвела.
И были лунные решетки
И дни – упорней, чем враги,
И в обезумевшей чечетке
Соседа страшные шаги.
(ОР РНБ. Ф. 1448. Ед. хр. 20. Л. 22).
Выражение Г. Князева: Князев Г. Дни великих испытаний: дневники 1941–1945. СПб., 2009. C. 250.
См.: Гинзбург Л. Рассказ о жалости и жестокости // Гинзбург Л. Проходящие характеры: Проза военных лет. Записки блокадного человека. М., 2011. С. 17–60.
