Ознакомительная версия.
«Будьте осторожны». Правда, такая телеграмма историками не обнаружена. Еще один оратор на VIII съезде напомнил о «знаменитой» барже в Царицыне, «которая много поработала, чтобы сделать невозможной ассимиляцию военных специалистов»[170]. Одним словом, сталинские расстрелы были известны. Но это не имело каких-либо серьезных последствий для Сталина – большевистские лидеры спокойно относились к эксцессам террора. На VIII съезде в уже упоминавшейся речи Ленин заявил, что в конце концов царицынцы были правы. Действительно, к чему накалять страсти и осуждать товарищей за уничтожение каких-то «недобитых буржуев».
Однако если массовые расстрелы не слишком волновали Ленина, то поражения на фронте были основанием для недовольства. Особенно непримиримую позицию в отношении царицынцев занял Троцкий, возглавлявший Красную армию. Личная неприязнь к Сталину соединялась у Троцкого с прагматическими соображениями. В царицынском опыте он усматривал потенциальную угрозу военному строительству, опасный пример самостийности и противодействия профессионализации армии на основе жесткой дисциплины и привлечения военных специалистов. Свою позицию Троцкий объяснял Ленину вполне четко. В телеграмме от 4 октября 1918 г. он писал:
[…] Категорически настаиваю на отозвании Сталина (из Царицына. – О. Х.). На Царицынском фронте неблагополучно, несмотря на избыток сил. Ворошилов может командовать полком, но не армией в пятьдесят тысяч солдат […] Царицын должен либо подчиниться (вышестоящему командованию. – О. Х.), либо убраться. У нас успехи во всех армиях, кроме Южной, в особенности Царицынской, где у нас колоссальное превосходство сил, но полная анархия на верхах. С этим можно совладать в 24 часа при условии Вашей твердой и решительной поддержки; во всяком случае, это единственный путь, который я вижу для себя[171].
Сталин вступил в борьбу с Троцким. В телеграммах Ленину он и Ворошилов обвиняли Троцкого в развале фронта, в третировании «виднейших членов партии в угоду предателям из военных специалистов»[172]. Сталин выехал в Москву, надеясь в личных беседах с Лениным склонить чашу весов в свою сторону. Однако все было безуспешно. Руководство партии поддержало Троцкого и курс на консолидацию армии. В октябре 1918 г. Сталин был вынужден покинуть Царицын. Вслед за ним были удалены Ворошилов и другие его помощники. Очевидно, что Сталин не смирился с этим поражением. В дальнейшем при каждом удобном случае он интриговал против Троцкого и покровительствовал своим соратникам по Царицыну.
Трудно не заметить, что опыт, усвоенный в Царицыне, служил Сталину в последующие годы гражданской войны, на какой бы фронт его ни забрасывала судьба. Несмотря на вынужденное признание общепартийной политики привлечения военных специалистов, Сталин, судя по всему, оставался их недоброжелателем. Он мало ценил политически подозрительных военных-профессионалов и полагался на энтузиазм и «здравый смысл» подлинных революционеров. В телеграмме Ленину с Петроградского фронта 16 июня 1919 г. Сталин со смешной бравадой и вызовом писал:
Морские специалисты уверяют, что взятие Красной Горки с моря опрокидывает морскую науку (речь шла о взятии одного из фортов под Петроградом. – О. Х.). Мне остается лишь оплакивать так называемую науку. Быстрое взятие Горки объясняется самым грубым вмешательством со стороны моей и вообще штатских в оперативные дела, доходившим до отмены приказов по морю и суше и навязывания своих собственных. Считаю своим долгом заявить, что я и впредь буду действовать таким образом, несмотря на все мое благоговение перед наукой[173].
Сталинское бахвальство, судя по всему, позабавило Ленина. Зная, что форт Красная Горка был на самом деле взят с суши, а не с моря, как заявлял Сталин, Ленин оставил на телеграмме помету: «??? Красная Горка взята с суши»[174].
Излишняя самоуверенность не покидала Сталина и на завершающем этапе войны. Весной и летом 1920 г. он находился на юго-западном фронте. Здесь разворачивались сражения с армией генерала Врангеля, вышедшей за пределы своей основной базы, Крыма, а также ожесточенная советско-польская война. Сначала польские войска нанесли Красной армии несколько тяжелых ударов. Однако вскоре ситуация резко изменилась. Красная армия перешла в наступление и продвинулась до польской столицы Варшавы, готовясь захватить ее. Большевистских вождей, начиная с Ленина, охватила эйфория. Они ждали не только победы революции в Польше, но и ее распространения (наконец-то!) на другие европейские страны. Через Варшаву – на Берлин! 13 июля 1920 г. в ответ на запрос Ленина о целесообразности заключения перемирия с Польшей Сталин писал:
Польские армии совершенно разваливаются, поляки потеряли связь, управление, польские приказы вместо того, чтобы попасть по адресу, попадают все чаще в наши руки, словом, поляки переживают развал, от которого они нескоро оправятся […] Я думаю, что никогда не был империализм так слаб, как теперь, в момент поражения Польши, и никогда не были мы так сильны, как теперь, поэтому чем тверже будем вести себя, тем лучше будет и для России, и для международной революции[175].
Предвкушением мировой революции, если не принесенной, то подталкиваемой штыками Красной армии, проникнуты и другие заявления Сталина. 24 июля 1920 г. в телеграмме Ленину, считая победу над Польшей делом решенным, Сталин предлагал «поставить вопрос об организации восстания в Италии и в таких еще не окрепших государствах, как Венгрия, Чехия (Румынию придется разбить)»[176]. Соответствующими были и практические шаги Сталина. На вверенном ему юго-западном фронте он проявлял особую заботу о захвате важнейшего стратегического пункта города Львова. Сталин торопил руководителей Первой конной армии, призывал их к последнему решающему броску. Однако это не помогало. Львов захватить не удалось. Плохо складывались дела и на другом участке юго-западного фронта. Войска генерала Врангеля, пользуясь отвлечением сил Красной армии на польском направлении, предприняли успешные атаки за пределы Крыма. Сталин, как один из руководителей фронта, ответственный за неудачи под Львовом и в районе Крыма, слал в Москву доклады, в которых ссылался на объективные трудности и обвинял в бездействии главное командование Красной армии. Ему явно не нравилась роль полководца, неспособного достичь решающих успехов. Эта роль была особенно обидной на фоне головокружительного продвижения соседнего западного фронта к Варшаве.
Ознакомительная версия.
