Безусловно, Федор Кузьмич сочувствовал революционерам, считая исключительно власти виновными в исходе Кровавого воскресенья. В его книге стихов «Родине» 1906 года звучит сочувствие к заключенному, в мечтах которого — «Труд освобожденный, / Жизнь не за стеною». Однако образ революционера не был поэтом идеализирован. Это был такой же сомневающийся, слабый человек, как и другие герои Сологуба. В одном из стихотворений революционер пугается шагов на безлюдной улице и способен убить того, кто кажется ему шпионом. Мнимый «соглядатай» обращается к нему с униженной просьбой:
— Барин, ты меня не трогай, —
Он сказал, дрожа, как лист, —
Я иду своей дорогой.
Я и сам социалист.
Сердце тяжко, больно билось,
А в руке дрожал кинжал.
Что случилось, как свершилось,
Я не помню. Враг лежал.
В сологубовской лирике этого времени оживает ненависть к барам из его ранних стихов. Стихотворение «Швея» в новом сборнике разительно отличается от одноименного стихотворения «Первой книги стихов» — девушка, обшивающая господ, уже не тихая героиня, которая втайне мечтает о ласках милого, а революционерка, готовая встать под знамя. Солнцеборец Сологуб на время принял сторону жизни и света, призывая солнце возносить лучи, подобно мечам. Его гимны родине были порой безнадежно слабы («Милее нет на свете края, / О родина моя!»), но, выпустив их под одной обложкой в сборнике «Родине», Сологуб совершил смелый литературный поступок прежде всего потому, что разрушил сложившийся в глазах многих читателей образ автора.
Реакцию властей на массовые протестные выступления Сологуб называл «обломовщиной». Он предлагал ускорить ступенчатый подход к диалогу с рабочими, спустившись по естественному склону. Однако статья «Ступени и склоны», в которой высказывалась эта мысль, была опубликована в газете «Новости» 4 марта 1905 года — всего за день до того, как царь расформировал комиссию Шидловского, выяснявшую причины недовольства рабочих. В результате революции желанные для Федора Кузьмича свободы так и не были реализованы. По Сологубу, правительство было подобно родителям, которые сначала связали сына-шалуна по рукам и ногам, а потом, когда соседи их застыдили, в знак доброй воли сняли половину веревок (сказка «Лишние веревочки»).
В частности, писателя волновал вопрос о свободе печати, роль которой он видел в отстаивании прав детей. Сологубу казалось, что в условиях нескованной прессы газетчики смогут проверять, не секут ли учеников в школах. Если гимназии и суды отворят свои двери перед публикой, то такая открытость рано или поздно сделает общество гуманнее, думал он. Разные грани сологубовской мысли были сопряжены одна с другой и не противоречили друг другу.
Помимо высокой лирики, Сологуб работал и в комических жанрах. Владимир Пяст вспоминал, что в январе 1905 года Георгий Чулков у себя дома показал ему «нелегальные» сказки и злободневные стихотворения Сологуба. Некоторые из них вышли в журнале «Новый путь», некоторые — в сатирических журналах, а некоторые так и не были опубликованы. Особенно смелыми молодому поэту показались строки:
Погаснул газ, погасло электричество,
И спрятался его величество.
По воспоминаниям Андрея Белого, сологубовские пародии на духовенство и власть широко ходили по Петербургу без подписи автора. Среди них была такая:
Стоят три фонаря — для вешанья трех лиц:
Середний — для царя, а сбоку — для цариц.
Подобный жанр был очень популярен в революционные годы, в России открылось множество сатирических изданий. По сведениям Александра Кондратьева, поэта, прозаика и до некоторой степени антисемита, молодые поэты заискивали перед издателями этих журналов, многие из которых были евреями. В 1931 году Кондратьев писал поэту и критику Глебу Струве: «В 1905–6 гг. очень, как известно, расплодились сатирические журналы с изобилием красной краски на обложках. Не знаю, кто давал деньги, но причастные к большинству этих изданий иудеи платили очень хорошо. И значительная часть русских поэтов оказалась не то чтобы на содержании, а в некоторой степени очень м[ожет]б[ыть] приятной денежной зависимости от этих издателей (большинство сотрудничавших там писателей, конечно, сочувствовали направлению этих журналов) и старались поддерживать с работодателями приятельские отношения. У покойного Ф. К. Тетерникова-Сологуба издатели, со всей роднею, собирались на литературных вечерах даже во множественном числе». Летом 1905 года Константин Эрберг, приглашая Сологуба к сотрудничеству в новом сатирическом журнале «Понедельник», писал, что принять участие в издании собираются почти все бывшие авторы символистского «Мира искусства». Смелость этих изданий удивляла. Так, одна из иллюстраций Добужинского в журнале «Жупел» была посвящена теме Кровавого воскресенья: Московский Кремль, окрашенный белой краской, был изображен на ней как остров в черно-кровавом море.
Некоторые сатирические стихотворения самого Сологуба были отзывами на конкретные события. Например, такое:
Четыре офицера
В редакцию пришли;
Четыре револьвера
С собою принесли.
По воспоминаниям Пяста, в этом стихотворении Сологуб описывал приход в редакцию газеты «Русь» офицеров Семеновского полка. Согласно тексту стихотворения, офицеры заявили, что «писаньями» газеты «обижен / Полковник храбрых, Мин, / Который так приближен / К вершинам из вершин». Имелся в виду Георгий Александрович Мин — командир Семеновского полка, подавлявший Декабрьское восстание 1905 года в Москве. Выделенный им отряд в разгар первой русской революции расстрелял без суда более 150 человек.
Сологуб интересовался и чужими стихами на политические темы, в том числе творчеством Корнея Чуковского, который писал тогда в сатирическом ключе. Они еще не были лично знакомы, но Федор Кузьмич уже узнавал манеру Чуковского, когда кто-нибудь, посмеиваясь, цитировал его в литературных собраниях.
Локауты и забастовки нарушали профессиональную работу Сологуба. Из-за остановки типографского процесса задерживался выход журнала «Перевал» и «Книги сказок» в издательстве «Гриф». В «Весах», по словам Брюсова, из-за тех же локаутов задерживалась публикация «Литургии мне». Главный роман Сологуба «Мелкий бес» начал печататься в журнале «Вопросы жизни», но публикация не была доведена до конца из-за закрытия издания, да и вышедшие части романа на фоне текущих политических событий замечены не были. Тем не менее Сологуб подливал масла в революционный огонь. Сергей Кречетов от имени «Перевала» писал Федору Кузьмичу: «Относительно Вашей политической сказки нащупываю частным образом почву в цензуре. Выясняется, что одна фраза в самом конце может взорвать №. Я ее отметил карандашом и посылаю Вам: если можно, переделайте». Что это была за фраза, осталось неизвестным, но короткие сатирические сказки Сологуба были достаточно смелыми.
