Пусть о дальнейшем расскажет сам Шкаравский, как он сделал это в письме на мое имя. Я раньше не публиковал это письмо - может быть, потому, что вскоре после его получения поехал к Шкаравскому в Киев, и разговор с ним был для меня важнее, чем письмо. Но сейчас надо документировать все, учитывая резкую критику в адрес доктора Шкаравского, которому судьба дала столь редкое имя - Фауст. Документ весь пронизан сознанием того, что ему выпало надолго произвести уникальное обследование, и он с честью справился с этим делом. Его никто не вынуждал, никто не подталкивал (отношения со "СМЕРШ" у него были напряженными), и он испытывал чисто профессиональное удовлетворение тем, что по мере сил исполнил долг врача и гражданина.
Вот его письмо, отправленное мне из Киева 10 октября 1965 года{59}.
"Глубокоуважаемый тов. БЕЗЫМЕНСКИЙ!
Прежде всего, прошу извинить за весьма запоздалый ответ, более месяца я не был в Киеве.
Те данные, которые я Вам сообщаю, являются, с моей точки зрения, историческими. Ведь речь идет о позорной кончине главного вождя мирового фашизма, на совести которого лежат многие миллионы человеческих жизней. Я знаю из своей практики, что вопросом о смерти Гитлера интересуются весьма часто. Этот вопрос мне лично задавали сотни раз, иногда слегка спорили со мной, но обычно мой ответ всегда их удовлетворял. А посему, чтобы и Вы с полным доверием отнеслись к моим данным, я скажу несколько слов о себе.
Я, Фауст Иосифович Шкаравский, старый киевлянин, врач с 40-летним врачебным стажем, кандидат медицинских наук. Моя специальность - судебная медицина. Меня хорошо знает вся судебно-медицинская верхушка нашего Союза, как профессор суд. медицины Прозоровский, Черваков, Бронникова, Авдеев (мой прямой военный шеф) и все старые судебно-медицинские работники.
До Великой Отечественной войны я был гражданским судебно-медицинским экспертом в Киеве, был старшим ассистентом кафедры судебной медицины Киевского медицинского института и Киевского института усовершенствования врачей, работая вместе с киевскими профессорами суд. медицины Сапожниковым и Гамбург.
Всю войну был на фронте в должности главного судебно-медицинского эксперта Центрального фронта, 1 -го Белорусского фронта и Группы оккупационных войск в Германии. Таким образом, войну закончил в Берлине.
После войны с 1946 по 1962 год работал в Киеве главным судебно-медицинским экспертом Киевского военного округа. В 1962 году вышел в отставку, сейчас на пенсии.
В период Великой Отечественной войны я как главный эксперт фронта возглавлял или лично выполнял все особо важные суд. медицинские экспертизы в зоне фронта (в частности, в Берлине).
Из этого следует, что на мою долю "выпала честь" вскрыть трупы вождей немецкого фашизма - трупы Гитлера и Геббельса.
Я эту экспертизу, весьма интересную и довольно простую, называю исторической.
Речь идет о вскрытии 13 трупов: 1) Адольфа Гитлера, 2) Евы Браун, 3) Геббельса, 4) жены Геббельса, 5-9) пяти трупов дочерей Геббельса, 10) трупа сына Геббельса, 11) трупа предпоследнего немецкого коменданта г. Берлина генерал-майора Кребса (автор письма в этом месте неточен.-Л.Б.) и 12-13) трупов двух собак Гитлера, на которых проверялась эффективность действия яда, каким были отравлены все 13 "героев" этой группы.
Несколько слов об обстановке, при которой проводилась эта экспертиза "13-ти". В первых числах мая 1945 года (числа 2-3-го, точно не помню) штаб 1-го Белорусского фронта находился в небольшом городке в километрах 30 от Берлина. Как-то днем я был вызван начальником Военно-санитарного управления фронта генерал-майором медслужбы Барабашовым{59.1} и получил задание срочно выехать в командировку в предместье Берлина - Бух для проведения "особо важной" экспертизы по заданию Политуправления фронта (генерал Телегин).
Я сразу же уехал и в Бухе обратился в "СМЕРШ" 3-й ударной армии. Меня, к великому сожалению, сам начальник "СМЕРШ" и его заместитель приняли весьма недружелюбно. Несмотря на мое высокое служебное положение, со мной не хотели разговаривать и, тем более, допустить к проведению какой-либо экспертизы. Мне было сказано, что мы Вас не приглашали и не нуждаемся в Вашей помощи. Им просто не хотелось "делить лавры победы", ведь они-то нашли трупы Гитлера и Геббельса.
Мое положение было незавидным. Первый раз в моей жизни в моей судебно-медицинской практике меня, судебно-медицинского эксперта, не допускали к выполнению экспертизы, тем паче экспертизы по заданию Политуправления фронта. Но так было, то была война, а на войне свои особые законы.
Я интуитивно чувствовал, что предстоит экспертиза необычная, интересная. Ведь "СМЕРШ" мне в первый день не пожелал сказать, что есть: есть ли трупы, чьи, откуда и т.д., просто молчали. Я решил не отступать, а ждать и, наоборот, наступать. Хозяевам трупов, т.е. "смершевцам", я заявил, что история их осудит за такое своеобразное отношение (по сути, преступно-варварское отношение к экспертизе). В итоге мне с большим трудом удалось их убедить, что "лавры" их мне не нужны, что я как судебно-медицинский эксперт должен по закону установить истину, помочь им. Кроме того, я настойчиво им заявил, что при их тактике бесконечного выжидания трупы (я, конечно, в первую очередь думал о трупах людей) из стадии ценных объектов и вещественных доказательств, в силу закона гниения, через день-два обратятся в стадию гнилой, вонючей массы, никому не нужной, в особенности в случае отравления. Для следствия все будет потеряно. Это на них подействовало, и они, наконец, открыли свои карты и заявили, что действительно есть трупы и что они ждут указаний из Москвы, а пока предпринимать что-либо не будут. Однако я настоял, и мне, весьма неохотно, показали объекты экспертизы. Каких-либо документальных данных о трупах (кто, что, когда, откуда и т.д.) мне, конечно, предъявлено или сообщено не было. Позор! Но так было. Мне, главному судебно-медицинскому эксперту фронта, категорически было запрещено фотографировать трупы! Я на все согласился, лишь бы произвести вскрытие...
В тот же день зам. нач. "СМЕРШ" 3-й ударной армии (полковник, фамилии не помню) в предместье Берлина Бухе привел меня в небольшой немецкий коттедж, расположенный в саду. Домик охранялся часовыми, окна и двери его были закрыты. Войдя в дом, напервом этаже на полу я увидел 9 трупов. Комната была совершенно свободной от мебели. Трупы лежали в некотором порядке. Это были трупы Геббельса, его жены, 6 детей Геббельса и труп генерала Кребса.
Комнатный термометр показывал +16°С. Первое, что я сделал, лично открыл окна, дабы хоть немного понизить температуру в комнате и способствовать сохранению трупов. Затем дал указание (по старой профессиональной привычке я хозяин трупов при экспертизе!) зам. нач. "СМЕРШ", чтобы немедленно был доставлен лед для сохранения трупов. И нужно сказать правду, это мое указание было выполнено с военной точностью. К вечеру в комнате было около тонны льда, и так было все время до 9 мая, т.е. до дня вскрытия последнего трупа. Это мероприятие, действительно, сохранило нам трупы, и мы их вскрывали не гнилыми. А это было чрезвычайно важно в данном конкретном случае, когда имело место отравление синильной кислотой (цианистое соединение), т.е. веществом весьма нестойким и быстро разрушающимся в трупе. (Вспомним попытку отравления цианистым калием Распутина'). Если бы трупы подгнили, при судебно-химическом исследовании крови и органов мы не обнаружили бы цианистых соединений и вопрос о причине смерти всей этой группы "героев", и в частности Геббельса и Гитлера, остался бы открытым. История потеряла бы многое. А сейчас все ясно!
