— Ты бы взял бумажку — сроки записать, — говорит мне Харон. Я не беру бумажку, я помню все им сказанное в тот день, как когда-то помнил стихи дю Вентре, строфу за строфой.
Иванишев А. Г., или Деда Саша
Отчим отца — мой дед Саша — перед Первой мировой войной. 1912 г.
Вообще-то он был Александр Григорьевич Иванишев, но в семейном обиходе именовался дедой Сашей — особенно заглазно.
Родился он в 1883 году, в семействе паровозного машиниста, происхождения, стало быть, пролетарского, но среди пролетариев — элитарного. Сколько всего было у деда братьев и сестер, я не помню, но двоих помню точно: дядю Мишу, жившего под Москвой, в родовом гнезде деда, тогда называвшегося Ухтомкой, и так — похоже — по сей день. И тетю Варю, жившую в большой комнате классической коммуналки в Москве, на Петровских линиях, где долгое время по приезде в Москву обитали потом и деда Саша, и жена его Алинька. Дед, как ни странно, самый описанный в отцовской литературе персонаж. Ему посвящена поэма «Отец», его черты, да и облик обнаруживаются у персонажа пьесы «Русские люди», Васина. Вообще у всех отцовских героев — последовательно военных, то есть с юности избравших этот род занятий и имевших или выстроивших в соответствии с ним характер и мировоззрение, вплоть до Серпилина в «Живых и мертвых», есть какие-то черточки дедова кремневого характера. Личность деда оказала большое и четко направленное влияние на характер и мировоззрение отца: любовь к армейскому «что сказано — отрезано», «да — это да, нет — это нет. И спорить бесполезно». Преклонение перед понятием «солдат», жесткое и недвусмысленное представление о солдатском долге как главном долге мужчины. Всю Великую Отечественную, пройденную отцом «от и до», с ним неотступно была память об отчиме и его несгибаемых, не подлежащих сомнению нравственных понятиях солдата.
Как было обещано, вот он передо мной — послужной список Иванишева, подполковника 20-го пехотного Галицкого полка, составленный 28 мая 1917 года, написанный четким и витиеватым писарским почерком. Командир батальона. Кавалер орденов Св. Георгия IV степени с мечами и бантом, Св. Станислава II степени с мечами, Св. Анны III степени с мечами и бантом, Св. Станислава III степени с мечами и бантом. Имеет медали: темно-бронзовую на Александро-Георгиевской ленте, светло-бронзовую на Владимирской ленте и светло-бронзовую на Национальной ленте. (Никогда этих награду деда я не видел. — А. С.)
Из потомственных почетных граждан Московской губернии, вероисповедания православного, родился 9 августа 1883 года (старый стиль. — А С.), Казанское реальное и Московское военное училище окончил по первому разряду.
Подполковничье жалованье его за год состоит из собственно жалованья — 1344 руб., добавки в 480 руб. и столовых — 660. Итого в год 2484 рубля. Примерно по 200 руб. в месяц.
В армии с 1903 года.
Унтер-офицер — 1904.
Подпоручик — 1905.
Поручик — 1908.
Штабс-капитан — 1912.
Капитан (за боевые заслуги) — 1914.
Подполковник с мая 1916.
Участвовал в походах и делах против Японии, Австрии, Германии. Трижды ранен. Отдельная запись свидетельствует о безупречном исполнении воинского долга:
«20 июня 1916 года, у деревни Горный Скробов, командуя 3-м батальоном 20-го пехотного Галицкого полка, при исключительно трудных обстоятельствах, в минуту замешательства и остановки батальона, вызванной выпущенными противником удушливыми газами, он, несмотря на ураганный ружейный, пулеметный и артиллерийский огонь противника, личным примером ободрил своих солдат, привел их в порядок и во главе батальона вновь двинулся в атаку, преодолев очень широкую полосу искусственных препятствий противника, овладев весьма сильно укрепленным пунктом его позиций, занятие которого имело решающее значение на исход боя, захватив одно орудие».
Пункт XI — холост.
Пункт XII — есть ли за ним, за родителями его или, когда женат, за женою, недвижимое имущество, родовое или благоприобретенное. Ответ: «Не имеется». С щеголеватым писарским росчерком на «я».
Пункт XIII — подвергался ли наказаниям или взысканиям <…> по судебным приговорам или в дисциплинарном порядке. Ответ: «Не подвергался». И вторая, еще более изысканная загогулина после «я».
И в конце послужного списка, состоящего из семи пронумерованных листов, подпись командира 20-го Галицкого пехотного полка подполковника Островского.
Приложено и свидетельство о последнем ранении: 20 июня 1916 года тридцатидвухлетнему подполковнику пулей раздробило кость третьего пальца правой ноги, и был он перевязан и эвакуирован с поля боя.
Открытка с дороги. Второй справа среди стоящих — дед. Едет на Японскую войну, 1905 г.
Как происходило превращение царского подполковника в командиры Красной армии, доступная мне часть семейной истории умалчивает, тем более что происходило это еще за ее рамками. Но из переписки известно, что семейство покойного князя Оболенского оказывается в Рязани, чтобы подкормиться после голодного Питера, и знакомство бабки с будущим мужем происходит именно там, на рубеже 1919–1920 годов.
Очень точная строчка, кажется, Слуцкого, «есть кони для войны и для парада» — так вот, деда Саша, безусловно, относился ко второй, непарадной, категории офицеров, был невысокого роста с головой в форме огурца, с высоким, еще увеличенным ранними залысинами лбом и жесткими усами, по мере удаления от военных занятий сокращавшимися в объеме и терявшими франтоватость. По причине отравления газами носил очки — маленькие, в круглой роговой оправе, а читал в годы, что я уже помню, присоединяя к очкам большую лупу. Но выправку имел до самой смерти бравую, спину держал прямо, был гибок, но не гнулся. Всегда ходил в сапогах, лучше старых, сшитых на заказ, чем новых, но массового производства, в полувоенных френчах, галифе и пальто типа шинели, или шинели типа пальто, и все попытки купить ему туфли или шубу обычно кончались его жестким «нет». Бобровую шубу и шапку пирожком отец купил ему в последние пять лет жизни, и дед их не любил, хотя гордился подарком и его добротной прочностью.
Первые документальные упоминания о деде Саше восходят к 21 году и содержатся в письмах старших сестер бабки Александры Леонидовны. Я приведу несколько отрывков из этих писем, не только знакомящих адресата с новым персонажем этой несчастной семьи, но и дающих представление о той стороне их жизни, которая не нашла отражения в отцовском творчестве.
Из писем Софьи Леонидовны Оболенской (2 июня 1921 г.):
