Ознакомительная версия.
На следующий день мы поднялись на перевал по крутому склону, изрытому глубокими оврагами и скудно поросшему лесом; в оврагах лежал снег, по склонам соседних гор видны были скудные альпийские луга и редкий лес (из японского можжевельника, ели, сосны, карликовой туи и кустов), беспощадно вырубаемый китайцами из Нинся и монголами. С перевала должен был открыться обширный вид на равнину Алашаня и огромные пески Тынгери в их южной части, но оттуда дул сильный ветер – и вся местность скрылась в пыли. Мы заночевали на постоялом дворе на западном склоне, надеясь на следующий день закончить осмотр его до подножия.
Но пыльный ветер из пустыни разразился за ночь снегом, который продолжал падать; наши китайцы заявили, что лучше вернуться немедленно, так как большой снег совсем скроет тропу на перевале и они не найдут дорогу. Пришлось повернуть обратно и идти на перевал в густом тумане и под снегом, часто сбиваясь с дороги. Но за перевалом, в верховьях восточного ущелья, снег прекратился, а дальше даже не выпадал.
Перевал имеет 2540 м абсолютной высоты и поднимается на 750 м над равнинами Алашаня и на 1500 м над долиной Желтой реки. Высшие вершины хребта достигают, по Пржевальскому, в этой части его 3000 и 3300 м. По наблюдениям того же путешественника, охотившегося две недели в хребте, в нем обитают марал, кабарга и горный козел (кукуяман), волки, лисицы, зайцы, а из птиц – гриф, коршун, галка, дрозд, куропатка и ушастый фазан. Кабаргу и марала истребляют охотники: первую – из-за мускуса, а марала из-за рогов, так как и то и другое имеет большое применение в китайской медицине. Маралов бьют весной, когда молодые рога еще мягкие, налитые кровью. Этот промысел развит и в Южной Сибири, особенно на Алтае, где маралов ловят и содержат в больших огороженных питомниках, а весной спиливают у самцов рога, которые экспортируются в большом количестве в Китай.
По возвращении в Нинся мы направились по большой дороге вдоль Желтой реки, по населенной и орошаемой местности, которая благодаря этому не знает неурожаев, какие бывают на лёссовых плато к востоку от реки. Было начало марта, и полевые работы были в полном разгаре: везде пахали, боронили и сеяли «белое» зерно – пшеницу, просо, кукурузу, которые поспевают в июне; после их уборки сеют «черное» зерно – горох и бобовые, поспевающие в сентябре. Установилась вполне весенняя погода, и китайцы работали на полях обнаженные до пояса. Можно было удивляться тщательной обработке земли; после пахоты каждую глыбу почвы разбивали деревянными молотками на мелочь, потом еще дробили и выравнивали поле боронами, снабженными вместо зубьев пучками хвороста, а после посева укатывали поле каменными цилиндрическими или призматическими валиками.
Пролет уток и мелкой птицы уже кончился, летели вдоль Желтой реки стаи журавлей, лебедей и диких гусей, полет которых на север напоминал о родине, находившейся в той же стороне. Желтая река в меридиональных частях своего течения по обе стороны Ордоса является любимым путем больших стай перелетных водоплавающих птиц, так как дает им возможность отдыхать и кормиться перед огромным перелетом через Монголию, где озера соленые, а рек до Урги нет, если не свернуть западнее, к нагорью Хангай. Перелет гусей дал возможность подновить запас провизии, так как антилопы, добытые в Ордосе, были уже съедены.
Несколько дней дорога шла по этой благодатной полосе. К западу от нее на горизонте тянулся еще южный конец Алашанского хребта, сильно понизившийся и представлявший голые, скалистые горы, на склонах которых в бинокль можно было даже различить, как залегают пласты горных пород, образующие разнообразные складки. Понизившийся хребет уже слабо защищает культурную полосу от песков Алашанской пустыни; западные ветры приносят оттуда песок, образующий скопления и отдельные барханы среди полей, почва которых становится более песчаной. Один бархан был настолько типичен, что я обмерил его; его форма показала, что он создан западно-северо-западными ветрами.
На третий день пути дорога пересекла невысокую цепь гор, протянувшуюся от Алашанского хребта до Желтой реки, протекающей здесь по длинному, но неглубокому ущелью. За этими горами вдоль реки возобновилась культурная полоса, но гораздо более узкая, ограниченная с запада обрывом столовой возвышенности, над которой еще западнее поднимаются плоские горы Иетоушань, все еще представляющие продолжение Алашанского хребта. В этой узкой культурной полосе принос песка с запада был еще заметнее, обрыв столовой возвышенности местами совершенно засыпан песками, доходящими в виде барханов до дороги. На правом берегу Желтой реки все время также тянутся горы Ньютоушань, с плоскозубчатым гребнем; их западный склон сильно разрезан оврагами.
Долина Желтой реки затем поворачивает на запад, ограничивая с юга горы Иетоушань, которые сильно засыпаны наступающими с запада песками. Выше г. Чжунвэй культурная полоса вдоль реки кончается, и на всем протяжении до г. Ланьчжоу река пересекает несколько хребтов системы Наньшаня, часто образуя пороги; в долине ее мало места для поселения. Наша дорога также уходила от реки, пересекала опять Великую стену и переваливала через большую площадь барханных песков, составляющую окраину сплошной песчаной пустыни Тынгери, которая занимает южную часть Алашаня и здесь доходит до Желтой реки. По этой окраине и вдоль подножия северной цепи Наньшаня мы шли три дня от г. Чжунвэй; местность пустынная, с редкими и небольшими поселками; на одном из ночлегов брали даже деньги за воду для людей и животных, так как ее доставляют из источника за 4–5 км.
Северная цепь Наньшаня представляет довольно плоские горы, безлесные и безводные. Затем дорога повернула почти на юг, и шесть дней мы пересекали эти горы. Наньшань состоит из ряда отдельных горных хребтов, но ни один из них не имеет общего названия на всем протяжении. Местное население – китайцы, монголы, тангуты – дают названия только некоторым частям каждого хребта или отдельным вершинам. Китайцы называют также всю систему «Наньшань», т. е. «южные горы». Поэтому европейским путешественникам приходилось давать названия каждому хребту в отдельности. Северную цепь я назвал хребтом Рихтгофена в честь известного геолога, исследовавшего бо́льшую часть Китая, автора прекрасного сочинения «China».
Эта восточная часть Наньшаня не живописна: плоские горы с пологими склонами, покрытыми лёссом и поросшими травой и мелкими кустами, – они даже не образуют определенные цепи, а расплываются в широкие группы и короткие гряды; только в одном месте, к западу от дороги, остался высокий, но короткий кряж Шичоцзэшань, поднятый на 1500 м над дорогой и состоящий из двух цепей, на которых еще лежал снег. Селения встречались редко – на небольших ручьях и ключах, из которых орошались участки полей (но чаще добывали воду из колодцев). Между горами местность представляла широкие котловины и холмы. Ближе к г. Ланьчжоу населенность увеличилась, и было видно много пашен, уже засеянных, но еще без всходов. Я обратил внимание на то, что лёссовая почва их довольно густо усеяна галькой и мелкими валунами и усеяна нарочно; земледельцы добывают их шурфами, глубиной 4–8 м, из слоя галечника, подстилающего лёсс. Как я узнал в Ланьчжоу, это оригинальная мера против засухи, от которой часто страдает этот край: галька предохраняет почву от быстрого высыхания, а также от развевания ветрами. Китайцы полагают, что только известные породы камней обладают этим свойством, и поэтому сортируют добываемую гальку; кроме того, они считают, что камни со временем теряют это свойство и гальку нужно заменять свежей. Англичанин Рокгилль, прошедший по этой же дороге, также заметил этот своеобразный обычай и отметил, что камнем усыпают главным образом поля, засеянные маком для получения опиума, что камни сохраняют в почве сырость и предохраняют ее от развевания (до всхода растений) и что их нужно менять каждый год.
Ознакомительная версия.
