Ознакомительная версия.
«По русскому обычаю, надо „обмыть“ Гимн», – предложил Сталин
– А как вам «повезло» стать автором Государственного гимна Советского Союза?
– Да, повезло, но не автором, а соавтором. В 1943 году я со своим другом Габриэлем Эль-Регистаном работал в центральной газете ВВС «Сталинский сокол», куда меня направили после контузии в Одессе. Летом приезжаем в Москву с фронта. Совершенно случайно узнаю, что правительство приняло решение создать новый Гимн СССР. Для работы над текстом пригласили большую группу поэтов, в основном песенников. В тот же день я рассказал об этом Эль-Регистану. На следующее утро ко мне является мой друг и говорит: «Я видел сон о том, что мы с тобой авторы текста Гимна, я даже записал какие-то слова». И показывает гостиничный счет, на котором что-то записано. Так началось и мое участие в создании Государственного гимна СССР. Комиссия во главе с Ворошиловым и Щербаковым прочла и прослушала десятки текстов и вариантов музыки. Однажды Ворошилов приглашает нас с Регистаном в Кремль и сообщает: «Товарищ Сталин обратил внимание на ваш текст, будем работать с вами…» Как-то Сталин позвонил мне домой в час ночи, извинился за поздний звонок и сказал, что они слушали Гимн, что впечатление куцее – мало текста, нужен еще куплет. Я спросил: «О чем?» – «О нашей армии». «Мы армию нашу растили в сраженьях», – так родился этот третий куплет. За время работы мы неоднократно встречались со Сталиным. Вносили поправки по его замечаниям, пока наконец текст и музыка не были окончательно утверждены. В ночь на 1 января 1944 года новый Гимн Советского Союза впервые прозвучал по Всесоюзному радио.
Надо сказать, что последнее прослушивание Гимна проводилось в Большом театре, где исполнялись гимны всех стран мира. После прослушивания нас пригласили в ложу правительства – к накрытому столу. Сталин нас встретил и сказал, что по русскому обычаю, надо «обмыть» Гимн. Посадил рядом. Здесь же были члены Политбюро: Калинин, Молотов, Ворошилов, Берия, Микоян, Хрущев, приехавший с Украины… Мы находились в ложе до пяти часов утра. Говорили в основном Эль-Регистан, я и Сталин. Остальные молчали. Когда было смешно, все смеялись. Сталин попросил меня почитать стихи. Я прочитал «Дядю Степу», другие веселые детские стихи. Сталин смеялся до слез. Слезы капали по усам. Во время разговора Сталин цитировал Чехова, он сказал такую фразу, я ее запомнил, что «мы робких не любим, но и нахалов не любим». Тосты поднимали мы и Щербаков. Сталин сделал нам замечание: «Вы зачем осушаете бокал до дна? С вами будет неинтересно разговаривать». Он спросил меня, партийный ли я. Я сказал, что беспартийный. Он ответил: «Ну ничего, я тоже был беспартийным». Нашими биографиями Сталин, видимо, не интересовался. Регистана он иронически спросил: «Почему вы Эль-Регистан? Вы кому подчиняетесь: католикосу или муфтию?»
Что мы могли сказать о Сталине тогда, в то время? Сталин был для нас – Сталиным… А мы, русский и армянин, Михалков и Эль-Регистан, два беспартийных офицера Красной Армии, – авторы текста Государственного гимна СССР. И только впоследствии мы узнали, что в то же самое время нашего друга, сотрудника газеты «Красная звезда» полковника Николая Николаевича Кружкова допрашивал в КГБ генерал Абакумов: «Твои дружки Михалков и Регистан давно у нас и во всем признались».
Об этом позже рассказал нам сам Кружков, к тому времени полностью реабилитированный и работавший, как и вы, в «Огоньке». Но нас никто не трогал. Очевидно, не очень просто было скомпрометировать в глазах Сталина тех, кому суждено было стать авторами слов только что утвержденного Государственного гимна СССР. Вот так и эта работа оказалась для меня «охранной грамотой».
Еще одна «небольшая» деталь: однажды, когда мы с Регистаном вышли из кабинета Сталина, за нами вышел Берия. «А если мы вас отсюда не выпустим?» – мрачно «пошутил» он.
В иных обстоятельствах эта «шутка» стоила бы нам дорого…
Вождь советовался, можно ли изменить знак препинания
– Вы просто фаталист, Сергей Владимирович, и, мне кажется, вы во всем доверились судьбе?
– Нет, я не фаталист, но моя жизнь – это действительно цепь случайностей, игра судьбы. Вообще мне кажется, что кроме фашистского плена я ничего не боялся.
– Даже Сталина? Вообще, расскажите об этом человеке, вы же его лично знали. Что вы думали о нем тогда и что думаете о «великом из великих» сейчас, в наши дни?
– Однажды в музее Сталина в Гори меня попросили оставить запись в книге посетителей. Я написал: «Я в него верил, он мне доверял». Наивно? Может быть. Ну что я мог еще написать?! Так ведь оно и было! Это только сейчас история открывает нам глаза, и мы видим, что Сталин был непосредственно повинен в тех жертвах, которые понес советский народ.
Фигура Сталина – очень противоречивая: тиран, палач… Но трудно понять, почему он поддерживал хороших писателей, режиссеров, актеров? И в то же время не менее талантливые люди сидели в тюрьмах, уничтожались.
Я согласен с формулировкой Дмитрия Волкогонова: жизнь Сталина – «триумф и трагедия». Как осмыслить, например, такой эпизод? Однажды меня с огромным трудом разыскали на фронте и привезли к командующему Курочкину. Тот говорит: «Срочно звоните товарищу Ворошилову, он интересовался, где вы пропадаете?» Дозваниваюсь до Ворошилова. Слышу в трубке: «Товарищ Сталин просит у вас узнать, можно ли изменить знак препинания в такой-то строке?»
Что это?! Тысячи замученных людей, а тут знаки препинания.
– За какие произведения вы получили Сталинские премии?
– Первую – за стихи для детей. Вторую – за сценарий кинофильма «Фронтовые подруги». Третью – за пьесы «Я хочу домой» и «Илья Головин». Я был представлен и к четвертой премии – за басни. Но при обсуждении на Политбюро списка кандидатов на премию, который зачитывал Маленков, Берия с усмешкой спросил: «Это что, за „Лису и Бобра“, что ли?» Воцарилось молчание. Все ждали реакции Сталина, прохаживающегося по кабинету. После большой паузы Сталин произнес: «Михалков – детский писатель».
В опубликованном списке награжденных моей фамилии не значилось. Свидетелем этого обсуждения был Николай Тихонов, который мне о нем и рассказал.
– А за что вы удостоены Государственных премий?
– Одну премию я получил за организацию и работу сатирического киножурнала «Фитиль», другую – за спектакль «Пена» в Театре сатиры.
– Вы назвали пьесу «Илья Головин», которая шла на сцене МХАТа имени Горького. Тот, кто знает содержание этой пьесы и время ее написания – сразу же после печально знаменитого постановления ЦК ВКП(б) о музыке[8], – тот вправе спросить: пьеса явилась вашим откликом на это постановление?
Ознакомительная версия.
