Ознакомительная версия.
Пришлось сказать ГАИ, чтобы дорогу с обеих сторон закрыли, выставили посты и дали соответствующие объявления. «Нет дороги». Пусть кругом едут, через Йошкар-Олу, Казань, а то и по железной дороге. А нашим вятским автомобилистам и начальству Дорстроя сказал просто: «Акт Госкомиссии об открытии автомобильного движения Москва – Киров должен быть у меня на столе к Седьмому ноября». Других «святых» праздников коммунисты тогда еще не знали.
Сам я – строитель. Люблю строителей. Но как же весело строили ребята эту дорогу! Любо-дорого было посмотреть! Секретарь Кинкурского райкома дневал и ночевал на стройке. Осенью движение открыли. Шоферы-дальнобойщики первыми заметили, что перестройка начала давать какие-то результаты. Шутили, что Вятка на шестьдесят восьмом году советской власти «воссоединилась с Москвой». В последующие годы кировчане сумели поднять темпы дорожного строительства в четыре раза. А всего-то надо было – наладить «вертушками» поставку щебенки с Урала да выпросить у зампреда Совмина Г. Ведерникова полсотни штук мощных челябинских бульдозеров, ну, да и еще много чего… Всего не расскажешь, но, главное, мужики сами захотели строить дороги. Настоящая, интересная и богатая жизнь начинается с дороги! Где кончается дорога, там начинается нищенство. В тот первомайский полет над подернутыми нежной зеленью и залитыми голубой водой вятскими просторами увидел я и кое-что более страшное, чем бездорожье…
Интересно было сверху познавать географию области. Дороги, реки, поселки, животноводческие комплексы, промышленные предприятия, поля, леса, деревни. И вдруг под крылом промелькнуло что-то странное, как тень… Как бы деревня, но вся затянутая, подернутая зеленью, и не видать ни тропинки к ней, ни дорожки… Глядь, а тут рядом другая такая же, еще одна, еще… Конца им нет… Черные провалившиеся крыши и покрывало зелени. «Что это такое?» – спрашиваю. «Брошенные деревни, – отвечают мои попутчики, – их в области сотни и сотни. За последние сорок лет после войны сельское население сократилось на восемьсот тысяч человек».
Было такое впечатление, что мы летим над планетой-призраком, где была жизнь, но из-за каких-то катаклизмов погибла, и остатки прежней многовековой цивилизации быстро исчезают, поглощаются растительностью, зарастают травой и березняком. Только редкие развалины церквей продолжают сопротивляться безжалостному времени.
Восемьсот тысяч мужчин, женщин, детей жили совсем недавно на этом, относительно небольшом кусочке земли, на берегах этих тихих речек, распахивали поля, молились Богу, слушали соловьев, узнали от большевиков про Сталина, пошли в колхозы… И вот их не стало. Бросили могилы прадедов. Бросили все… И исчезли. Уехали. Кто добровольно, кого увезли насильно. Одних сселили на центральные усадьбы, другие ушли в города, на стройки коммунизма.
Когда-то учили мы в школе уроки о давних великих переселениях народов. А вот ведь они и при нашей жизни происходят, не менее масштабные и драматические. Земля пустеет, народ вымирает. Кто придет сюда? Беженцы? Иноземцы? Вятка – это старинная, исконно русская земля, не знавшая ни татарского ига, ни крепостного права. Прекрасная, красивейшая земля становится никому не нужной. Вместо того чтобы ее благоустраивать, мы – коммунисты – своей государственной политикой ее опустошили.
Узнал я от своих попутчиков и о другом. Каждый год в Кировской области зарастают мелколесьем, уходят из оборота около десяти тысяч гектаров сельхозугодий. Грубо говоря, в год исчезает два средних колхоза, и это – после семидесяти лет «успешного» строительства социализма в колхозной деревне…
Спустился я с неба на землю и посмотрел на Вятку не как на чужую планету с аэроплана. За год объехал все районы и города области. Много пришлось походить по непролазной грязи. Нагибаясь, пролезал в старые полусгнившие, по окна в навозе коровники, где доярки – женщины неопределенного возраста – волокут, как бурлаки, ванночки, полные прокисшего силоса. Стоял перед пустыми полками сельских магазинов, говорил со стариками, ожидающими трактор, который, может быть, привезет в магазин хлеб. Трогал почерневшие от времени, запертые на амбарный замок двери сельских клубов. Сидел в холодных классах деревенских школ, где трудно понять, что хуже: недостаток учителей или отсутствие учеников. Не раз бывал в районных больницах с протекающими крышами, где редкий «медперсонал» самоотверженно тащил на своих хрупких плечах всю тяжесть верности клятве Гиппократа.
Протекающие крыши, промоченные, промороженные стены – это типичная для Вятской земли особенность.
Протекают и крыша областного драматического театра, и крыши сельских библиотек, которых в области, на удивление, оказалось очень много. Отношение вятичей к этому нестихийному бедствию было философским! Так было всегда, значит, так и должно быть…
Картина разрухи на селе была практически повсеместной, за исключением нескольких десятков благополучных колхозов и совхозов, управляемых крепкими прижимистыми мужиками, настоящими хозяевами, но и у них крыши домов текли… Разруха была, но, удивительно, нигде не было уныния, озлобленности, недовольства. В любом затянутом паутиной красном уголке или Ленинской комнате, на колченогих стульях или скамьях вокруг крытого протертой клеенкой стола, под каким-нибудь пожелтевшим, засиженным мухами плакатом, призывавшим перевыполнять соцобязательства давно минувшего юбилейного года, собирались люди – доброжелательные, искренние, любопытные, сметливые. Угостят чаем с медом или вареньем и долго будут расспрашивать про Москву, про Горбачева, про перестройку… И никаких никому претензий за свою трудную жизнь в нечеловеческих условиях. Просьбы предельно простые и скромные: вот бы угля для котельной, дорогу прогрейдеровать да защебенить. Второй год как из райбольницы уехал зубной врач – как бы вернуть, а то зубы последние пропадают… И все смеются, прикрывая рот рукой. Молодые красивые женщины. И действительно, видно – пропадают зубы.
Меня до глубины души тронуло это вятское простодушие, терпение, спокойствие. Люблю я своих земляков-сибиряков, но, надо откровенно сказать, вятичи проще, не избалованы, в грудь себя не бьют, больше надеются на себя, чем на власть. Они – непритязательны, привычны к суровой жизни, их трудно раскачать, но если уж начинают, то делают основательно. Позже иногда случалось мне сдерживать: «Давайте попроще, поэкономнее», но в ответ всегда слышал вятское: «Делать – так уж делать!»
Взять хотя бы затронутую тему культуры содержания городов, деревень, дорог, улиц, культуры производственного быта. О какой культуре говорить, если можно было видеть такую картинку: облезлое здание районного комитета КПСС, вывеска в деревянной рамке, стекло разбито. Вход. Двустворчатая дверь. Одна половина накрепко забита ржавыми гвоздями, и из-под нее, как бы непосредственно из здания райкома, растут мощные стебли крапивы…
Ознакомительная версия.
