Если проводить какие-либо параллели, то невольно напрашивается ассоциация с Робин Гудом, легенда о котором возникнет спустя более двадцати веков после смерти Давида. Давид не просто отказался стать атаманом еще одной банды разбойников, а, напротив, стал защищать от разбойников и набегов филистимлян жителей окрестных городов и деревень, а также обретающихся на местных пастбищах пастухов, получая в обмен за эту защиту различную провизию.
Современный читатель, конечно, может поиронизировать по этому поводу; высказать мнение, что Давид попросту «крышевал» местных земледельцев и скотоводов, взимая с них дань за свое «покровительство». Как покажут дальнейшие события, такое сравнение тоже отчасти уместно, но лишь отчасти – нет никакого сомнения, что жители тогдашней Иудеи и в самом деле нуждались в защите и без отряда Давида им пришлось бы гораздо хуже.
Все это невольно способствовало росту популярности Давида в народе и возникновению новых народных легенд – теперь уже о несправедливо преследуемом царем «благородном разбойнике».
Усиление Давида, безусловно, не могло не тревожить Саула, призвавшего на большой совет в Гиве не только всех своих придворных, но и старейшин своего колена – колена Вениамина. Но Ионафана на этом совете не было – после бегства Давида Саул считал сына врагом и не разговаривал с Ним.
В своей речи на совете Саул не скрывал своей обиды на собравшихся – никто из них, по его мнению, не оказал ему должной поддержки, никто не сообщил ему вовремя о сговоре его сына Ионафана с Давидом. Более того, он понимает, что многие тайно сочувствуют Давиду, хотя это он, Саул, а никак не Давид раздавал им земли и почетные должности. Еще более того – если они думают, что, став царем, Давид продолжит одарять их этими благами, они ошибаются: он будет заботиться о своих братьях-иудеях, а никак не о вениамитянах. Текст Библии прекрасно передает всю горечь этой речи Саула и всю тяжесть бросаемых им своим сородичам обвинений:
«И услышал Шаул, что известно стало о Давиде и его людях, которые с ним. А Шаул сидел в Гиве под тамариском на холме, и копье его в руке его, и все слуги его стояли пред ним. И сказал Шаул рабам своим, стоявшим пред ним: слушайте же, сыны Биньяминовы, неужели всем вам даст сын Ишая поля и виноградники, всех вас назначит тысяченачальниками и стоначальниками? Что вы все сговорились против меня, и никто не довел до слуха моего, когда сын мой заключил союз с сыном Ишая, и никто из вас не позаботился обо мне и не довел до слуха моего, что сын мой поднял раба моего быть тайным врагом мне, как оказалось ныне?!» (I Сам. 22:6-8).
В этот момент перед царем и выступил Доик Идумеянин, решивший, что пришло время поведать царю о том, как первосвященник Ахимелех принимал Давида в Нове. При этом Доик «забыл» упомянуть, что Ахимелех был уверен, что Давид выполняет некое особое задание царя, зато подробно поведал, как первосвященник выдал ему «хлебы предложения», отдал меч Голиафа, а также запросил для него «урим» и «туммим». «А ведь „урим“ и „туммим“ можно запрашивать только для царя, то есть Ахимелех приравнял Давида к царю!» – добавил Доик.
Взбешенный Саул велел немедленно доставить к нему первосвященника Ахимелеха, сына Ахитува, и всех его ближайших родственников старше двадцати лет – возраст, с которого коэны имели право участвовать в священнослужении.
Ахимелех, не зная за собой никакого преступления, поспешил явиться из Нова в Гиву в сопровождении своих восьмидесяти пяти родственников-коэнов И был повергнут в шок теми обвинениями, которые бросил ему в лицо Саул. Тщетно пытался он заверить царя в своей верности. Тщетно объяснял, что был убежден в том, что Давид действует по поручению Саула, а потому дал ему хлеб и меч, а также запросил для него Бога через «урим» и «туммим» – ведь посланник приравнивается к пославшему его, а потому он был уверен, что запрашивает оракула для царя. На Саула все эти оправдания не произвели никакого впечатления, и он отдал приказ казнить не только Ахимелеха, но и всех его родственников, а также всех жителей Нова.
Однако, когда царь вынес приговор и велел придворным привести его в исполнение, никто из находившихся в тронном зале и не подумал пошевелиться. Для всех них было просто немыслимо убить коэнов, потомков Аарона, да вдобавок – и это понимали все! – ни в чем не повинных. Тогда Саул потребовал, чтобы приговор привел в исполнение лично Доик Идумеянин, выступивший главным свидетелем обвинения.
И Доик выполнил приказ царя, убив в дворцовой зале одного за другим 85 священников-коэнов. Затем он вместе со своими людьми поспешил в Нов и вырезал все остальное его население, включая и живших вместе с коэнами и обслуживающих их гивонитян – представителей одного из древних народов Ханаана:
«И Нов, город священников, поразил он острием меча: как мужчин, так и женщин, как подростков, так и грудных младенцев, и волов, и ослов, и овец – острием меча» (I Сам. 22:19-20).
Единственный, кому удалось спастись в результате этой резни, был юный сын первосвященника Ахимелеха Авиафар (Эвьятар), который бежал из Нова и сумел добраться до Давида. Последний, чувствуя свою вину за гибель целого города, не просто принял Авиафара, но и пообещал защищать его даже ценой своей жизни. «В конце концов, – сказал Давид, – другого убежища у тебя все равно нет – тот, кто ищет моей души, ищет и твоей». Но и Авиафар прибыл к Давиду не с пустыми руками: он успел прихватить с собой из Нова одежду первосвященника, а вместе с ней и «урим» и «туммим», позволявшие ему вопрошать Бога для царя. И то, что этот один из важнейших для израильтян религиозных артефактов находился теперь в лагере Давида, должно было послужить для всего народа подтверждением, что Бог поддерживает сына Иессея и считает его притязания на корону законными.
Давид, лучше чем кто-либо другой, понял, что уничтожение Нова было прежде всего акцией устрашения: таким образом Саул решил показать, что может ожидать тех, кто осмелится оказать хоть какую-то помощь или укрыть у себя победителя Голиафа. Теперь у Давида поистине должна была гореть земля под ногами…
Впервые в настоящем деле Давиду пришлось испытать своих людей, когда филистимляне осадили небольшой пограничный город Кеиль (Кеилу) и стали грабить уже собранный, но еще не увезенный в амбары урожай. Жители Кеиля каким-то образом сумели известить Давида о набеге врага и запросили о помощи. Узнав об этом, в лагере Давида возроптали: его обитатели откровенно боялись вступать в схватку с таким сильным и хорошо вооруженным врагом. Но Давид, говорит Библия, вопросил с помощью священника Авиафара «урим» и «туммим», и Бог через них обещал ему победу над филистимлянами. Скептически настроенные историки считают, что, даже если Давид и в самом деле обратился к оракулу, свой выбор он сделал гораздо раньше. Обращение кеилетян означало, что они видят в нем и его «армии» нечто большее, чем просто сборище «лихих» людей, – силу, которая куда ближе, чем царская армия, и за помощью к которой можно обратиться в случае беды. Таким образом, это был поистине миг выбора: станет ли Давид ддя окрестных жителей «князем», негласным правителем и защитником тех мест, где не так сильна власть Саула, либо так и останется атаманом очередной, пусть и довольно большой шайки разбойников. И тот, кто по-настоящему знал Давида, понимал, что на самом деле выбора у него не было.
