В отеле “Моана” чету Кристи встретили гавайским aloha (то есть “добро пожаловать”) и надели им на шеи венки из цветов, “которые божественно пахли и выглядели тоже божественно”. Так на Гавайях приветствовали всех туристов, однако Агата и Арчи были тронуты этим радушным, прелестным обычаем. Четыре дня они неутомимо катались на серфинговых досках, предавались чревоугодию, танцевали по вечерам в гостиничном дворе под навесом из раскидистых ветвей баньяна, сквозь которые проглядывали звезды. Увы, из-за стремительно таявших финансов пришлось перебраться в более скромную гостиницу “Донна”, чуть дальше от океана. Но все равно их простенький коттедж располагался у того же знаменитого пляжа Ваикики, и в последующие три недели жизнь оставалась вполне райской.
Одна беда: Арчи сильно обгорал на солнце, поскольку у него была очень белая кожа. Агата писала матери: “Он опять весь в волдырях, а спина и плечи красные, как недожаренное мясо”. Она умолчала о том, что ее муж, спасаясь от палящих лучей, являлся на пляж в пижаме, изумляя окружающих.
Да, все было очень милым: мощеные дороги, машины, подаваемые в столовой вкуснейшие бананы и ананасы, которые, между прочим, росли вдоль дорог, “будто какие-то сорняки”. Отпуск пролетел, нужно было снова встречаться с Белчером и Бейтсом и ехать с ними в Канаду, где и должен был завершиться десятимесячный вояж. В последний вечер Агата и Кристи долго любовались Тихим океаном, они бы с удовольствием остались тут навсегда.
В Канаде предстояло провести целый месяц, а денег для жены у Арчи почти не осталось, разве что на две недели, и то если она готова жить впроголодь. Дорогу-то оплачивало государство, а вот пропитание… Когда прибыли в Викторию (столица провинции Британская Колумбия), при первом же походе в ресторан супруги Кристи осознали, сколь остра возникшая проблема.
Месячное пребывание в Новой Зеландии ничуть не утихомирило Белчера. Ступив на землю Канады, он показал себя во всей красе. В Виктории разругался с гостиничным администратором, в Калгари – с мэром, в Эдмонтоне устроил разнос директору ресторана, якобы замыслившему отравить его свининой, которая на поверку оказалась доброкачественной. Но это были цветочки по сравнению с яростью, которую вызвала внезапная болезнь Арчи. После экскурсии на зерновой элеватор (в Виннипеге) у бедняги обострился синусит. Врачи повелели немедленно лечь в постель (как выяснилось, к синуситу добавилась гиперемия легких). Белчер кричал, что неприлично из-за подобных пустяков подводить делового партнера. Тем не менее негодующему майору пришлось отбыть без финансового советника, оставив его на попечение супруги. Одна в чужой стране, Агата не представляла, как выхаживать Арчи, впавшего в полузабытье, действовала по наитию.
Она писала тогда матери: “Несколько дней температура была под сорок градусов, а потом его всего обсыпало крапивницей”. Что и говорить, не таким Агата представляла себе завершение их замечательного кругосветного путешествия. Одно утешение: из-за случившегося ей удалось подольше побыть с мужем.
Разумеется, Арчи в конце концов выздоровел, и вскоре после этого Агата отправилась в Нью-Йорк к тетушке. Тетя Кэсси жила на Риверсайд-драйв, Агата поселилась у нее в квартире. Это были дни воспоминаний. Они подолгу обсуждали прошлое, старушка радовала Агату рассказами об отце, о его юности. Съездили на могилу к Натаниелю Миллеру, похороненному на бруклинском кладбище “Гринвуд”.
Но самым ярким и памятным оказался последний день у тетушки. Почти девяностолетняя Кэсси согласилась выполнить странный каприз племянницы: отвела ее в кафетерий-автомат, в знаменитый бродвейский “Хорн и Хардарт”. Агата оделась как для выхода в лучший ресторан. Она слышала про такие кафе самообслуживания, но в Англии ничего подобного еще не было. Ей очень понравилось везти поднос вдоль стойки со стеклянными окошками, выбирая приглянувшуюся порцию мяса и сэндвич, “это было страшно интересно”.
Финансовые проблемы снова напомнили о себе очень скоро, как только они с Арчи двинулись по Атлантике обратно в Англию на борту пассажирско-почтового судна “Маджестик”. Из Нью-Йорка отбыли двадцать пятого ноября 1922 года, так что Агата успела (впервые) отметить с американцами День благодарения, который в тот год пришелся на двадцать третье число. Все сбережения супругов к тому времени составляли 700 фунтов. “Убийство на поле для гольфа” должно было выйти лишь через несколько месяцев, Арчи остался без работы и, что самое печальное, совершенно не представлял, где ее искать.
Терзания из-за денег дополнились и домашней драмой. Когда они приехали к Мэдж за Розалиндой, трехлетняя девчушка приняла их прохладно, как чужих тетю и дядю, и категорически отказывалась покидать дом Москитика (домашнее прозвище Мэдж, придуманное ее сыном). Агате конечно же было обидно, что дочь совсем от нее отвыкла. Арчи тоже ее не щадил: крайне удрученный тем, что оказался не у дел, он раздражался по любому поводу, а чаще без повода.
Супруги вернулись в лондонскую квартиру, Арчи делался все более мрачным и нетерпимым, через несколько недель даже попросил Агату уехать вместе с Розалиндой к Москитику, повторив то, о чем предупреждал в самом начале их совместной жизни: “Учти, когда что-то не ладится, я становлюсь несносным типом. Если кто-то болен, от меня мало толку, я терпеть не могу несчастных, сосредоточенных на своих печалях людей”. Да, теперь несчастным был сам Арчи, так как не мог обеспечить собственную семью. Агата пыталась его подбодрить, говорила, что все как-нибудь образуется, в ответ он только еще сильнее злился, его бесила эта ее материнская опека.
Уезжать Агата категорически отказалась, нет-нет, она не может сейчас бросить его одного. Тем более что горничной все-таки пришлось дать расчет, и теперь Агата сама прибирала квартиру и кухарила, это были весомые аргументы. Лишать ребенка няни все же не стали, но вместо Джесси в доме появилась пожилая особа, которая вмиг заслужила прозвище Куку, ибо в первый же день попыталась развлечь Розалинду, спрятавшись от нее за дверью и умильно приговаривая “ку-ку, ку-ку”.
Увы, розовая гостиная с черным потолком в ажурных соцветиях боярышника уже не была средоточием покоя и уюта, по ней летали невидимые грозовые потоки раздражения – казалось, вот-вот сверкнет молния. Арчи утратил статус хозяина жизни и кормильца семьи, он искал работу, но безуспешно, нарастало чувство безысходности. Он замкнулся в себе, не желал разговаривать, а если что-то и говорил, то непременно с колкостью или насмешкой.
Агата чувствовала, как ему тяжело, но что она могла сделать? Единственной отдушиной стала работа над очередной книгой под названием “Тайна мельницы” – кстати, название предложил ей однажды майор Белчер. Миссис Агата Кристи успела убедиться в том, что ей удаются самые разные истории и характеры и что она умеет заинтересовать читателя. Она обрела уверенность в себе, поэтому, увидев, какую обложку художник сотворил для “Убийства на поле для гольфа”, решилась на протест. “… Цвета были чудовищные, да и сама картинка не лучше: на поле для гольфа лежал мужчина в пижаме, похожий на эпилептика, скончавшегося от припадка. Поскольку убитый, по сюжету, был нормально одет и заколот кинжалом, я возроптала”.
Весной 1923 года Арчи все же удалось пристроиться на службу, с деньгами стало легче, но атмосфера в семье оставалась напряженной. Ибо фирма, в которую его взяли, имела весьма сомнительную репутацию, приходилось постоянно быть начеку, чтобы не угодить в какую-нибудь историю. Но главное, у Арчи была теперь работа.
А совсем скоро (в марте) увидел свет роман “Убийство на поле для гольфа”. Его опубликовало американское издательство “Додд, Мид и компания”, а через два месяца “Бодли Хед” – в Англии. Книгу Агата посвятила Арчи: “Моему мужу, тоже любителю детективных историй, с благодарностью за дельные советы и замечания”.
Практически все рецензии и на этот раз были хвалебными. Вот что писало “Литературное обозрение”: “Остроумная интрига, умение держать внимание читателя и в конце – торжество справедливости. Что еще можно требовать от детективной истории?”
“Нью-Йорк тайме” уверяла, что это “отличная книга, которую мы с удовольствием рекомендуем всем любителям детективного жанра”.
Итак, миссис Агата Кристи стала известной личностью: ее истории захватывали, у нее было богатое воображение, прямо-таки кладезь убедительных и хитроумных находок. Для читателей она была личностью еще и загадочной. Замужняя дама – и делает успешную карьеру. Успехи жены не преминул заметить Арчи. Разумеется, ему нравилось, что благодаря трудам Агаты в семейном бюджете прибавилось денег, но несколько раздражало, что она уже не просто жена и мать его ребенка, а талантливая писательница.
В 1924 году у Агаты появились не только собственные доходы, но и необходимые профессиональному беллетристу навыки. Она научилась рачительно относиться к своим трудам и держать на контроле процесс издания. Да, теперь она тщательно следила за корректурами, обложками и за тем, чтобы не перевирали названия, лучше ориентировалась в дебрях авторского права. Например, предложила “Бодли Хед” рассказы про Пуаро, напечатанные в журнале “Скетч”, но теперь в виде сборника под названием “Пуаро расследует”. Во-первых, так можно было еще раз получить деньги за уже написанное. Во-вторых, миссис Кристи заодно отрабатывала одну из шести книг, означенных в контракте.
