чили или тыквы – видать, кто-то по поручению Брата Поука выплюнул там косточку и позаботился, чтобы она проросла.
Пол Пот всегда радовался, когда находил в джунглях такие места. Он знал, что Камбодже угрожают и вьетнамцы, и тайцы, и американцы, и французы. И что мы должны рассчитывать только на себя. Если мы хотим выжить как кхмеры, потомки строителей древних святынь в Ангкоре [20], мы должны со всем справляться самостоятельно: выращивать себе еду, изготовлять одежду, лечить людей.
У нас не было только двух вещей: соли и лекарства от малярии.
Кхмае-лы не знали соли, поэтому в Ратанакири ее было не купить. Но прожить без соли можно – а вот без лекарств от малярии сложнее. От нее умирало очень много людей, и большинство можно было спасти, будь у нас самые простые лекарства. Мы ничего не могли поделать, когда умирали достойные храбрые революционеры. Даже Пол Пот болел тогда малярией, хотя у него-то как раз лекарства были.
Ты говоришь, брат, что раз мы все были равны, то должны были быть равны и перед лицом малярии? Брат, мы тогда сражались с войсками Лои Нола и на нас падали американские бомбы. Пол Пот был головой нашего движения – его жизнь была важнее жизни любого из нас.
Энвер Ходжа
Рассказ господина К., личного повара Энвера Ходжи
1
Сеансы самокритики проходили каждое утро в комнате рядом с кухней.
Даже если мне казалось, что я все сделал правильно, все равно приходилось в чем-нибудь повиниться. Быть довольным собой было нельзя: это могло вызвать подозрения. И вот я каялся, что переборщил со специями. Или что Ходже пришлось на полминуты дольше ждать обед. Время Ходжи бесценно, поэтому полминуты – действительно серьезный промах.
И врачи, и официанты, и девушка, ухаживавшая за цветами, – оправдывались все. Наши провинности заносили в специальные тетради, а потом, раз в год, мы по ним рассчитывались.
После года работы мне приходилось изрядно поломать голову, чтобы придумать что-то новое, – не мог же я каждый день говорить о специях или опозданиях. Самокритика нужна была как раз для того, чтобы меняться к лучшему, не стоять на месте.
Доверяли ли мне? Нет. Там не доверяли никому. Начальник охраны Сулё Градеци двадцать четыре часа в сутки вел наблюдение за каждым из нас: и за мной, и за другими поварами, и за официантами, и за водителями, и за охранниками. Однажды уволили шофера, потому что он на служебной машине подвез кого-то из обслуги. Это было запрещено. Они едут куда-то вдвоем? А вдруг они в это время плетут заговор?
Когда я ездил в свой родной город навестить мать, за мной всегда ехали два агента Сигурими, тайной полиции. Они следили за мной совершенно открыто: каждый день я здоровался с ними, а они со мной.
За ними следили еще два агента – о тех я тоже знал. Сколько агентов шло за этими двумя? Понятия не имею. Но наверняка кто-нибудь да шел.
Когда рыбаки из Поградеца, где у Ходжи был особняк, выходили в море, чтобы наловить ему рыбы, с ними на борт поднимались двое агентов, а за рыбацким судном следовали еще двое, – там уже были только агенты. Они все время наблюдали в бинокль за рыбаками и за своими коллегами. В обслуживающих нас хозяйствах даже корову нельзя было подоить без помощи хотя бы двух человек из Сигурими. Все для того, чтобы никто ничего не подсыпал в молоко или сыр, предназначавшиеся Ходже.
В своем родном городе я старался не слишком сердечно здороваться со старыми друзьями, чтобы не навлечь на них подозрений. Как-то раз я четверть часа беседовал со школьным приятелем, а днем позже его вызвали в полицию. Проверяли, не шпион ли он. К счастью, он был из хорошей семьи, имевшей заслуги перед страной, и его быстро отпустили.
А ведь я был всего-навсего поваром! Как же контролировали остальных?
Я до сих пор начинаю потеть, если кто-то на меня смотрит. Думаю: наверняка он что-то обо мне знает.
2
Пальцы у него маленькие, коротенькие и пухлые, но очень ловкие. Для своих шестидесяти с лишним лет он необычайно подвижен. Его невозможно нормально сфотографировать, потому что он постоянно суетится, куда-то бежит, жестикулирует, подскакивает, что-то срывает, режет, добавляет, пробует, вставляет, вынимает.
Впрочем, это неважно, ведь он все равно требует удалить все фотографии. Еще просит скрыть его настоящее имя и фамилию и изменить до неузнаваемости обстоятельства нашей встречи. Мы условились следующим образом: я могу о нем написать, но только так, чтобы никто не узнал, где он живет и как его на самом деле зовут. Его можно найти в телефонной интернет-книге, но ему не хочется постоянно рассказывать, где он работал, когда люди в Албании умирали от голода.
Поэтому мы будем звать его господин К. Сегодня господин К. с женой держат ресторанчик и маленькую гостиницу в убогом квартале одного приморского городка, и главное, чего ему хочется в жизни, – это покой. Его завсегдатаи – рабочие со стройки неподалеку. Своими пухлыми пальцами, которые трудились для Энвера Ходжи, он лепит точно такие же котлетки, как когда-то лепил человеку, запретившему своим подданным верить в Бога и безраздельно правившему Албанией на протяжении почти полувека. А потом шмяк! – сковорода, капелька масла – и готово.
Господина К. я разыскал вместе с Линдитой Чела – автором лучших журналистских расследований на Балканах. Бывший повар Ходжи очень обрадовался нашему появлению, поскольку любит хорошую компанию и новые знакомства, но в то же время встревожился, потому что боится говорить о тех временах. Тем не менее господин К. усадил нас за стол в своем ресторане, приготовил рыбу, кальмары, картошку фри, а потом сел с нами и начал излагать свою кулинарную философию.
Итак, главное в готовке – натуральность.
В природе кроется ответ на все вопросы, трудности и болезни, перед лицом которых ставит нас жизнь. Аллергия? Нужно знать, какие продукты нельзя смешивать. Пищеварение? Итальянский укроп прекрасно очищает кровь и организм от всяких шлаков. Диабет? О! Это интересная тема. Господин К. может многое поведать, поэтому оставим диабет на потом.
Готовить нужно с любовью. Если любви нет, если она не проходит сквозь руки, не изливается на мясо, овощи, бульон, баранину, которую нужно отделить от костей, на телятину, которую господин К. отбивает керамическим молотком на эвкалиптовом пеньке (“потому
