Но в разные времена многие замечательные идеи, гипотезы и произведения выглядели наглым и неразумным покушением на убедительную и незыблемую привычность. С точки зрения тех, кому было уютно в устоявшейся системе мыслей и образов. Они-то и называли всякую попытку перемен – кощунством, глупостью или безумием.
Так что не упустим случая назойливо заметить еще раз: именно то, что клеймится глупостью, обеспечивает прогресс человечества. Именно глупость,-доводя каноны до абсурда, подтачивает неудачное и устаревшее, и она же – руками неразумных возмутителей спокойствия – подготавливает шаг вперед. Так что прогре?сс человеческой цивилизации попросту немыслим без глупости.
***
У нашей темы оказалась неожиданная грань. Ведь, как известно, глупость часто вызывает смех. Почти всегда. И нам пока не важно – веселый это смех или горький. Но что заставляет нас рассмеяться? Чувство превосходства, мгновенное подсознательное сравнение этого нелепого поступка или мнения – с нашим, безусловно лучшим вариантом на этот случай.
Такие механизмы описал некогда Зигмунд Фрейд в своей книге «Остроумие и его отношение к бессознательному».
Движения клоуна, писал Фрейд, смешат нас, ибо они нецелесообразны. Именно поэтому клоуны часто сразу после гимнастов и акробатов, жонглеров и канатоходцев повторяют их номера. Нелепость нарочитой неумелости особенно смешна после отточенной и скупой точности движений мастера. Смешна своей плохой регулировкой с обилием излишних и неверных движений.
Такое же бессознательное сравнение нашего варианта действий, нашего понимания ситуации – смешит нас при виде глупого поведения: пугает ли клоун льва, размахивая газетой со статьей о правах человека, или подбрасывает вверх башмак, забывая отойти в сторону.
Такой подход позволил Фрейду описать одну слабость разума, часто используемую в анекдотах и веселых историях, где герой говорит слова, с очевидностью (для всех, кроме него) противоречащие друг другу. Возвращает, например, глупец одолженный им у соседа котел, а через день владелец жалуется, что получил котел обратно с дырой. На что глупец (он же хитрец, что сплошь и рядом совмещается) отвечает быстро и находчиво: во-первых, он котла вообще никогда не брал, во-вторых, котел уже был продырявлен, когда он его брал, а в-третьих, он вернул котел целым.
Глупо, да? Но оттого и смешно. Тут доведено до абсурда одно очень распространенное явление. Механизм его, правдоподобный и убедительный, предложил Фрейд в своей книге.
Три варианта ответа мгновенно (и пока неосознанно) возникли в уме героя, как только его спросили о котле. Так и работает, очевидно, наше мышление: на каких-то неведомых глубинах готовит оно несколько решений любой жизненной задачи. А затем все эти варианты поверяются каким-то общим контролем – на логичность, правильность, целесообразность. И один из них (один! – ведь они противоречат друг другу) выдается в виде ответа…
Так, может быть, одна из причин глупости – именно слабость отбора и контроля, некие прорехи в системе разумного выбора – мысли, действия, оценки?
Если всё действительно так, то этот фильтр можно улучшить: образованием, воспитанием, самоконтролем. И не умней тогда становится человек, но проявляет глупости гораздо меньше, в крайнем случае – не стесняется промолчать. Так я прочел где-то замечательный совет, как отличить молчаливого умного от молчащего дурака: умному молчание не в тягость. Но воспитание и образование – такая тонкая кора! И под напором чувства она то и дело уступает.
Смотрит человек на непростую живопись, перелистывает глубокую и сложную книгу, сталкивается с незнакомой ранее культурой (традициями, ритуалами, людьми), слышит и видит нечто совершенно непривычное и непонятное. И всё в его душе ощетинивается, стрелка оценочного прибора мечется между словами отчетливыми: чушь, выпендреж, безумие, убожество, дикарство, бездуховность и бескультурье. А что виной непониманию – он сам, дурак не в силах осознать, ибо между готовностью присмотреться и надменным отвержением непонятного – лежит отчетливая граница ума и глупости. Не поленюсь повторить: недостачу ума природа щедро компенсирует осудительной агрессивностью, категоричностью, апломбом и скоропалительностью суждений.
Поскольку глупость – слово бытовое и применять его в научных разговорах неприлично, психологи ввели в обиход замечательно емкое понятие об открытости и закрытости разума.
Разум закрытый обороняется от поступающих в него новых сведений (не совпадающих с привычными), как средневековый Тибет – от иностранцев: они втекают в него и бесследно исчезают. Но реакция на них проявляется – гневная, нетерпимая, отвергающая. А люди, приносящие эти сведения, – недоумки, разно-сители мифов, злопыхатели, чудаки – обормоты. С точки зрения охраны душевного покоя это очень целесообразно, просто-таки разумно, ибо столкновение знаний чревато взрывом и душевным разладом, беспокойным сквозняком умственного неуюта, тяжкой необходимостью напрягаться, едкой докукой вроде уколов совести.
Открытость разума – это распахнутость его для новых сведений, как бы ни противоречили они устоявшимся привычным взглядам; это готовность к схватке и борению мыслей, к душевному дискомфорту, который неминуем при этом. У закрытого разума потребности в новых сведениях нет, ибо он твердо держится курса, который проложили ему признанные авторитеты, и вслед за ними он даже может безболезненно поменять воззрения – сказанное ими принимается безоговорочно и бездумно. Он начинает со скрипом и недоумением разворачивать свои замшелые механизмы, если стряслось нечто экстраординарное, а объяснение от почитаемых авторитетов – не поступило.
Речь идет, разумеется, о крайних проявлениях разума. Кроме того, в уютной гавани закрытости пребывает множество светлых и глубоких умов. И наоборот – возможен настежь распахнутый, обдуваемый всеми ветрами времени дурак, но на этом вихревом полюсе долго жить немыслимо, и, пометавшись, он с облегчением переходит в состояние иное, где покой, безветрие и благолепие небес над душевным горизонтом. Я обрел твердую точку зрения, говорит (и чувствует) он. Только давно уже и грустно замечено, что ничто так не мешает видеть, как точка зрения.?
***
Насколько сложной и глубокой оказалась глупость, почтительно думал я, начиная благоговеть перед этим непостижимым повсеместным чудом. Одна случайная мысль отвлекла меня совсем в иную сторону.
Есть на планете нашей замечательный весенний праздник: первое апреля, День вранья. Первое апреля – это единственный день, когда люди обманывают друг друга бескорыстно. Как интересно сообщить человеку о какой-нибудь ложной неприятности (о приятности нельзя, чтоб разочарование не омрачило удовольствие) и наслаждаться, если он поверил.
