- Не пил я. И пить не собираюсь, - нелюдимо отбивался Автоном.
- Смотри у меня, знай свое мужское дело, не засни.
Уснешь проспаться потом, когда жена войдет в годы, как бабушка Домна.
- В избе постелили бы, тут окоченеет девка.
- Надо бы тебя в закутке на соломе рядом с коровами положить, приплоду бог больше бы дал... Ну, да ладно, чынче по-новому все.
- Дикое и бессовестное мелешь, Егор Данилович.
Сдурил я, согласился тешить стариков дикими древними обычаями.
16
Автоном вошел в мазанку, стукнувшись о низкий переруб, закрыл дверь на крючок.
- Ложись, чего ты стынешь, - сказал он Марьке, подтолкнув ее к кровати. Смутная норовистость нашла на него, и он не мог укротить себя. Положил на лицо Марьки тяжелую, пахнувшую ременными вожжами руку.
- Пока ничего не было промеж нас, сказывай, гуляла с кем?
- Автонома, мплып, вся я чистая! А ты?
- Вот тебе! - Автоном легонько ударил ее по щеке. - Не имеешь ты права пытать мужчину об этом. На то он и мужик, чтобы ангелом не быть. Ваше девичье дело блюсти честность, наше - ломать ее. Хоть и новые сейчас порядки, люди родятся по-старому.
- Прости, Автономушка, я нечайно спросила. - Марька обняла его.
- Ас Тимкой?
- Бог с тобой, что ты? Мальчишка. Как брат родной.
Да я с ним минуты не стояла нигде.
- А что ж он глаз с тебя не сводил? Ладно. Узнаем.
Ежели было, убью сейчас же.
- Убей, если вру. Вот тебе святая икона. Провалиться мне на этом месте...
- Ну, была не была, теперь уж все пополам.
Потом Автоном снял ее руку со своей груди.
- Не корю, только скажи, почему не призналась, когда сватали?..
Марька плакала.
- Наперво рассчитаюсь с тем подлецом-обманщиком.
А может, приневолили? Больно мне, Марька, от одной думы. Да ведь он, пакостник, смеется сейчас надо мной.
На моей совести нет греха, никого не принуждал, не обманывал, а эти гадят людям жизнь на первом шагу.
Страшно накажу я Тимку. Он, тихоня, может усыплять людей.
Марька вскинулась.
- Не он! Никто не виноват.
- Да если уж ты не соблюла себя, то что же говорить о других? Ну и девки пошли... Не плачь, постараюсь забыть все, с язвой в душе жить кому охота?
- Никого не тронь. Решай жизни меня.
- Не напрашивайся на расправу. Не уйдешь от моего гнева.
Автоном отвернулся. В дреме слышал не то плач, не то песню, очень печально и жалостно звучащую над его головой:
Из-под камня, камня белого
Выбегала речка быстрая,
Выбегала речка чистая.
Не лихой казак вел коня поить.
А ревнивый муж вел жену губить,
Не губи меня рано поутру,
А губи меня во глухую ночь,
Когда детушки спать уляжутся,
А соседушки успокоятся...
Кто-то давил снаружи на дверь, и она поскрипывала.
Марька толкнула Автонома, боязливо прижалась к нему.
- Лошадь, наверное, чешется, - сказал он. - Спи.
- Детоньки, откиньте крючок, - просил Кузьма.
Дверь, треснув, открылась. Сильнее запахло навозом, овечьей шерстью.
- Эка, бог какую сноху послал мне, штоб тебя совсем, а? Сейчас она упадет в ноги. А Ермолай грит, не упадет.
Какого шайтана знает он, короткий барин. Вот крест.
Упадет.
Автоном шепнул Марьке на ухо:
- Иди, поклонись, а то ведь не отвяжутся до утра.
Поеживаясь от валившегося в открытую дверь холода Марька упала в ноги свекра, коснувшись пальцами холодвого пола, а лбом - пахнувших скотным двором валенок.
Кузьма поднял ее, прижимаясь бородой к голове, плача от умиления.
- Ласточка ты моя родная. Не покорность нужна мне твоя, а уважение. В любви живите, детки. Все вам, дети мои, отдаю.
Закрыв за отцом дверь на засов, Автоном спросил Марьку, почему она ночью поет.
- Неужто? По дурости я забудусь и пою, сама не знаю про что. А вот тятя разговаривает сонный, все расскажет, что думает.
- Ты знаешь, ну, жалко мне тебя...
- Правда? А я думала, прогонишь меня утром... - Да ты вовсе еще дпте... успокойся, спи.
Протрезвевшая Фпена, вспомнив свою первую после венца ночь, когда для доказательства честности пришлось резать голубя, пробралась под насест и поймала курицу.
К дверям мазанки подошла на рассвете, держа под поле л курицу, вцепившуюся когтями в кофту. И тут она усомнилась в своей затее: а вдруг оконфузишься, как было с ней? Тогда тетка зарезала голубя, да от усердия окрылила перьями рубаху. Смеху было много, но Фиена враз повернула теткину промашку в свою пользу:
- Женишок разнесчастный Власушка положил жену на худую перину, вся, бедная, оперилась-опушилась, хоть впору летать!
А спокойный Влас поддержал ее:
- Такая егоза мешковину в ленточки располосует а не то что бязь.
Постояла Фиена у врат новобрачных, отпустила курицу и сошла разыскивать дружка Егора Данилыча. коему положено будить молодых. Не вот нашла Егора. С устали завалился в ясли и крепко уснул, обогреваемый теплым дыханием коров.
Одна коровенка с телячьего возраста повадилась жевать белье. И теперь она стянула с сонного Егора портки, изжевала в лоскутья, только ошкур остался, как расписывала Фиена свекрови.
Василиса обещала дать ему стариковы портки, а пока посоветовала укрыться полами.
- Засоня, буди молодых, - потребовала Василиса. - Они, касатки, в обнимку спят, я уж разглядела. А та прощелыга, Фиена, отвернулась тогда от Власушки, а он, сиротка, свернулся калачиком. Эти в любви заживут.
Вдвоем-то с набожной сношенькой образумим Автонома, позабудет он дорогу на сборища комсомольские. Откомсомолится...
Понукаемые Фиеной свахи нагрянули за рубахой невесты. Но Автоном грудью встал у порога мазанки, раскинув руки:
- Интересуетесь, какая у нее рубаха? Станина тонкого ситца, подол бязевый, а большего вам знать не положено. Муж и жена - едина плоть. Идите в дом. - Он растолкал обуянных любопытством женщин, пошел умываться.
Тогда Фиепа юркнула в мазанку с проворством хорька Норовя сдернуть с молодой одеяло, зло и вдохновенно уговаривала:
- Давай, Марька! Рот им заткнем!
- Автоном спрятал.
- Смотри, тихоня, лживый шаг обернется путем нечестивым и тернистым.
Во дворе смеялись над дружкой: проспал, не первый взбулгачил молодых. За такую провинность надели на Егора хомут, а сватью дородную посадили в стиральное корыто: вези!
Гости закусывали с ходу на кухне студнем из бараньих ножек, спешили в горницу, где начинали ломать-бить калинку. Раскосый Яшанька взял горшок и, топнув ногой, взвизгнул, ахнул его об пол. Вдребезги разлетелся. И началось. Даже Кузьма до того расходился, что схватил с пэчн корчагу с пампушками, поднял над головой, но Василиса вовремя отняла.
Молодка уж какой раз подметала пол, подбирая в мусоре накиданные гостями деньги.
