«2 ноября 1935 г., Москва
…Сейчас Петя очень занят в новом здании лаборатории. Оно вчерне закончено, но очень много деталей сделано небрежно и торопливо, а это обидно, потому что здание хорошее и если бы все детали были сделаны аккуратно, то было бы просто прекрасное. Но у нас так любят спешить и так трудно их всех убедить, что заканчивать надо хорошо, что просто радуешься, что хоть здание-то стоит солидно. Шура (Шальников — Е. К.) сейчас очень кстати, много будет работы уже в самом помещении по проверке и оборудованию. Это разгружает Петю от необходимости заниматься мелочами, которые, к сожалению, ни на кого нельзя было оставить. Нужны специальные знания и опыт лабораторной работы. Мы на праздники поедем в Болшево и там спокойно проведем три дня. Погода опять в Москве стоит хорошая, сегодня солнце и тепло. Вчера получили письмо от мамы и приписку от Сережи, которую Вам и посылаю. (Сережа Капица — родителям: „Милые папа и мама. Я очень хочу скорее поехать в Москву с Андрюшей. Я очень тебя, папа, хочу видеть. Я ведь целый год тебя не видал. И другую бабушку и дедушку хочу видеть…“)
Нам наконец предложили порядочную квартиру в академическом доме на Пятницкой, 12. <…> Это старый дом, в котором была Академия Внешней торговли. Первые два этажа старые, а верх надстроен. Мы помещаемся во втором этаже. Квартира имеет один недостаток — она темноватая, одна комната вообще без окон! <…> Между прочим, фасад украшен колоннами, так что мы начинаем привыкать с ними жить! Видно, от них не уйти. <…> Так что мы очень довольны, что наконец устроились. Я надеюсь, что все переделки будут закончены до моего отъезда, я собираюсь уезжать 15–20 ноября и думаю вернуться через месяц уже с ребятами, так чтобы зиму уже прожить всем вместе. Если все переделки не будут закончены в срок, то, может быть, придется ребят послать в Ленинград и разделить между дедушкой и бабушкой. Петя только беспокоится, что они Вас со света сживут своим шумом и живостью…»
После возвращения в Кембридж Анна Алексеевна менее чем за два месяца «свернула» там все свои дела и вместе с детьми переехала жить в Россию. А Елизавета Дмитриевна осталась в Париже одна…
Продолжение переписки — см. «Письма из Франции».
Письма отца (Публикация Е. Капицы.)
Отец Анны Алексеевны — Алексей Николаевич Крылов после Октябрьской революции довольно долго жил за границей. Он отправился в Западную Европу в 1921 году как член делегации советских ученых для налаживания научных связей. Кстати, Петр Леонидович также был в составе этой делегации и был знаком с Алексеем Николаевичем задолго до того, как познакомился с его дочерью. После того как делегация ученых свою миссию выполнила, Крылов не вернулся в Россию, а остался жить в Париже в качестве представителя Советского Союза с самыми разнообразными заданиями. Анна Алексеевна в те годы также жила в Париже, они довольно часто встречались, поэтому переписка между ними началась лишь после замужества Анны Алексеевны и ее переезда в Кембридж.
«23 июля 1927 г., Париж
Милая Аня!
Вчера меня призывал наш генеральный консул Отто Христианович Ауссем и сказал, что тебе паспорт из Москвы разрешено выдать. Для этого необходимо:
Чтобы ты заявила, какую хочешь носить фамилию, т. е. Капица или Крылова — двух нельзя.
Прислала 4 фотографических карточки.
Прислала 12 долларов, если хочешь паспорт на годичный срок.
Перечислила свои приметы:
а) Рост (в см)
б) Цвет волос
в) Цвет глаз
г) Нос
д) Особые приметы.
Можешь писать и так:
Рост — дылдоватый
Волоса — карие
Глаза — когти
Нос — луковицей
Особые приметы: на лбу рожки еще не пробились, но места для них обозначились…»
«22 октября 1927 г., Париж
Милая Аня!
Получил твое письмо. Спасибо за поздравления и пожелания.
В конце будущей недели, вероятно, выеду в Москву, куда меня вызывает Нефтесиндикат для доклада о ходе постройки и о заказе еще двух таких же теплоходов. Побуду там и в Ленинграде, вероятно, недели три, так что вернусь сюда около 1-го декабря.
Я боюсь, что у Елизаветы Дмитриевны не хватит денег, тогда ты ей пошли после ее возвращения в Париж фунтов десять, я затем, когда вернусь, тебе переведу.
На днях я должен принимать так называемый Онегинский Музей[48], думаю его заодно пополнить некоторыми замечательными редкостями: так, на Quai я видел тот самый пистолет, из которого убит Пушкин (цена 5 фр.), и кружевные панталончики Наталии Николаевны. Подлинность их несомненна, так как у них оборвана пуговица. Пушкинский дом Ак. наук, вероятно, созовет Reinach’а, Dussaud и пр., чтобы решить следующие огромной важности вопросы:
Оборвана ли эта пуговица самою Наталией Николаевной, несколько торопившейся, когда ей было „кюхельбекерно и тошно“, или эта пуговица оборвана торопившимся Дантесом.
Где находится теперь эта пуговица? Я имею сведения, что она в Мельбурне и, если профессор Гофман просил Ак. наук об ассигновании в его распоряжение 300 фунтов, чтобы съездить в Константинополь, где, по слухам, продавался веер Нат. Ник., то я хочу просить 500 фунтов, чтобы съездить в Мельбурн и разыскать знаменитую пуговицу…»
«31 декабря 1927 г., Москва
Милая Аня!
Поздравляю тебя и Петра Леонидовича с Новым Годом и желаю Вам всего хорошего и счастливого.
Как видишь, мое пребывание здесь затянулось гораздо дольше, чем я рассчитывал (Крылова больше не выпускали за границу — Е. К.), потому я просил Нефтесиндикат в Париже перевести тебе мое жалование за ноябрь — это для мамы, которой ты и передавай, сколько ей будет нужно по мере надобности или как будет удобнее.
Кроме того, я просил Анну Богдановну (Ферингер — Е. К.) переслать тебе мою книжку, ты также передай ее маме, когда она приедет.
Т.к. Анна Богдановна всегда очень нервничает, то ты ей ничего лишнего и меня касающегося не пиши (вероятно, Крылов имеет в виду свой разрыв с А. Б. Ферингер и объединение в Ленинграде с другой женщиной — Надеждой Константиновной Вовк-Росохо, или, как ее звали в семье, Вовочкой — Е. К.)…»
«25 марта 1928 г., Ленинград
Милая Аня!
Давно собирался тебе написать и пожелать всяческих благ моему внуку, которого даже не знаю, как вы обоктябрили или окрестили, я предлагаю назвать его или Асклипмодотат или Крокодилом, будет всю жизнь родителей поминать.
Передай прилагаемую записку П. Леон. Дело вот в чем — Cambridge Inst[rumental] C[ompany][49] изготовляет приборы (сейсмографы) системы Б. Б. Голицына. Может быть, узнав о болезни и тяжелом положении его вдовы, они признают возможным послать ей хотя бы малое вознаграждение за пользование изобретением Бор. Бор. Голицына. Для них какие-нибудь 5 ф. ст. время от времени ничего не значат, а здесь это будет уже большая помощь. Попроси П. Леонид. при оказии переговорить, вероятно, он в Cambridge Inst. С публику знает…»
