V
С тех пор могучий голос пророка умолк. Его тело замуровано, как в гробнице. Но ни в одной гробнице нельзя схоронить идею. И незримый дух его продолжает одухотворять громадное тело Индии. Мир, Непротивление злу насилием и Страдание — вот единственная весть, пришедшая из его темницы.[112] И эта весть была услышана. Этот пароль пронесся с одного края страны до другого. Три года тому назад Индия была бы залита кровью из-за ареста Ганди. Когда в марте 1920 г. пронесся подобный слух, народы Индии поднялись. Приговор, произнесенный в Ахмедабаде, был встречен Индией в религиозном молчании. Тысячи индусов шли добровольно в тюрьмы, с кроткой радостью. Непротивление злу насилием и Страдание… Один замечательный факт показывает, как глубоко проникли в душу народа его божественные речи.
Сикхи, как известно, были издавна самым воинственным племенем Индии; они массами служили во время великой войны. В течение прошлого года тяжкие распри поднялись среди них. Повод был ничтожный (с нашей европейской точки зрения). Религиозное возрождение сикхеизма повлекло за собою выступление секты акали, которые потребовали очищения святилищ. Эти святилища стали достоянием хранителей, пользовавшихся дурной славой; они отказались покинуть свои владения. Правительство, по соображениям формальным, взяло их под свою защиту. Тогда, приблизительно в августе 1922, началось ежедневное паломничество в Гуру-Ка-Багхе[113] в целях принятия мученического венца. Акали приняли учение непротивления злу. Тысячи Акали выстраивались подле святилища, четыре тысячи наполнили собой храм Золота в Амритсаре. Каждый день сто добровольцев (большинство в возрасте солдат, многие из них служили в последнюю войну) отправлялись в путь из храма Золота, дав обед не прибегать к насилию ни делом, ни словом и достичь Гуру-Ка-Багха или же быть унесенными замертво. Из другой группы в тысячу человек двадцать пять Акали произносили тот же обет. Недалеко от святилища, на мосту, их поджидала британская полиция с длинными шестами, на которые были насажены железные наконечники. И здесь ежедневно повторялись кошмарные сцены, которые набросал нам с незабываемой яркостью Эндрьюс, друг Тагора и профессор в Шантиникетане. Акали в черных тюрбанах, украшенных небольшой гирляндой белых цветов, идут навстречу полицейским и останавливаются на расстоянии метра от них: они стоят перед ними молча, неподвижно, молясь. Полицейские сильно ударяют их своими длинными палками. Сикхи падают на землю, подымаются снова, если могут, продолжают также молиться; их вновь бьют, топчут ногами до потери сознания. Эндрьюс не слышал ни одного стона, не видел ни одного гневного взгляда. Вокруг них, на некотором расстоянии, сотня зрителей с лицами, подернутыми тревогой, молятся молча, и в молитве их слышатся восторг и страдание. „Это напоминало мне, говорит Эндрьюс, поклонение кресту“. Англичане, рассказавшие об этой сцене в своих газетах,[114] удивляются, ничего понять не могут, с сожалением признают, что это нелепое самопожертвование — блестящая победа на пользу армии сторонников Отказа от сотрудничества, и что народ Пенджаба околдован. Но благородный Эндрьюс, который благодаря чистому идеализму своему научился разгадывать душу Индии, увидел в этом, подобно тому, как Гете увидел в Вальми,[115] начало новой эры: „новый героизм, героизм, достигаемый через страдание, вырос на этой земле; новая война духа“…
Народ лучше усвоил идею Махатмы, чем те, кому поручено было быть его вождями. Мы знаем уже, что за двадцать дней до ареста Ганди, в Комитете Конгресса, собравшегося в Дели, дала о себе знать оппозиция. Она вновь заговорила, когда Комитет Конгресса собрался в Лукнове 7 июня 1922 г. Господствовало сильное недовольство из-за программы терпеливого собирания сил и выжидания, установленной Ганди; крепло желание перейти от нее к гражданскому неповиновению. Была избрана анкетная Комиссия, чтобы выяснить, достаточно ли подготовлена страна для Неповиновения. Она совершила объезд Индии, и ее отчет, представленный осенью, вызвал разочарование: он не только пришел к заключению, что в данный момент невозможно осуществлять Неповиновение, но половина членов Комитета (людей, нравственно закаленных) хотела, чтобы была отвергнута и гандистская тактика отказа от сотрудничества, чтобы был прекращен бойкот политических прав и была образована особая партия Сварадж внутри правительственных Советов; короче говоря, они хотели, чтобы отказ от сотрудничества сменился фактически парламентской оппозицией. Так была пробита брешь в учении Ганди: с одной стороны—„насильниками“ и с другой стороны—„умеренными“.
Но Индия запротестовала. Индийский Национальный Конгресс, на своем ежегодном собрании и конце декабря 1922 г. в Гайе, вновь решительно подтвердил свою верность заточенному учителю и свою веру в Отказ от сотрудничества. 1740 голосами против 840 он отверг предложение об участии в законодательных советах.[116] И в конце концов было достигнуто единодушие для продолжении политической стачки, остались только ничтожные разногласия в деталях тактических приемов. Конгресс отказался от проведения общего бойкота английских товаров, разумно остерегаясь вызвать тем самым вражду европейских рабочих. Мусульманская Конференция Калифата, по обыкновению более смелая, чем Конгресс, вотировала бойкот значительным большинством голосов.
На этой странице истории великого движения Ганди нам приходится прервать свой рассказ. Несмотря па некоторые отклонения, неизбежные в отсутствии вождя, его лучших учеников и помощников (главным образом, братьев Али), находившихся, подобно ему, в тюрьме, оно с самого начала победоносно выдерживало тяжелые испытания и без своего руководителя. И те тревоги, которые открыто выражает английская печать, после Конгресса в Гайе, доказывают, что движение достигло значительных успехов.
Что станет с ним дальше? Англия, наученная ошибками прошлого, не сможет ли более искусно овладеть этим народным подъемом? Не ослабеет ли настойчивость народа? У народов короткая память; и я сомневаюсь, чтобы народы Индии помнили долго наставления своего Махатмы, если бы они не были начертаны давным давно в глубинах народной души. Ибо если гений велик только своей гениальностью, то будет ли он в согласии с тем, что его окружает, или нет, он станет гением движения только тогда, когда будет отвечать инстинктам своей расы, нуждам своего времени и ожиданиям мира.
