Врангель решил уйти в отставку и обратиться к мирной работе, посвятив всего себя семье. Узнав об этом, Деникин написал барону сердечное письмо, поздравил его с избавлением от тяжелой болезни и пожелал ему скорейшего возвращения в строй.
Думается, не в последнюю очередь именно под влиянием этого письма Врангель не оставил службу. Увы, клеветнику и убийце искони Ваалу со временем удалось посеять дух вражды между двумя этими православными воинами и поистине благородными людьми, беззаветно любившими Россию и преданно служившими ей.
К весне девятнадцатого года большевики полностью убедились, что Врангель, пожалуй, самый опасный для них генерал, и решили организовать на него покушение. Мост, по которому шел поезд барона из Новочеркасска в Ростов, был взорван… но через несколько минут после того, как эшелон по нему проследовал. Когда Врангелю доложили об этом, он сразу вспомнил о благословении игуменьи и не усомнился в том, что и на этот раз Господь сохранил его.
Барон продолжал бить большевиков. Вскоре его войска освободили Царицын, который за год до этого никак не могла взять Донская армия. Этот день Врангель запомнил на всю жизнь.
…Соборная площадь Царицына. Яркое солнце слепило глаза, покрывая золотом лучей кресты величественного Александро-Невского собора (придет время, и слуги Ваала уничтожат этот красивейший храм, как, впрочем, и сотни других). Кругом были толпы народа, сквозь которые он едва протиснулся в храм. Его появление вызвало бурю восторга исстрадавшегося под большевистским игом народа. Собор был переполнен, но духоты не ощущалось, сквозь открытые окна проникал ветер, дующий с Волги. Как и в освобожденных кубанских станицах, люди плакали, не скрывал слез и настоятель собора, служивший праздничную литургию, – казаки буквально вырвали его из лап смерти, освободив из тюрьмы.
После службы барон, выйдя из собора, перекрывая своим громовым голосом звон колоколов, обратился к жителям:
– Поздравляю всех вас с освобождением и обещаю покровительство и защиту армии.
Рыцарский облик Врангеля, улыбающиеся лица казаков, торжественная служба, которой не было уже больше года, и, наконец, яркое солнце… Все это казалось царицынцам сказкой. Неужели больше не будет этих страшных подвалов ЧК и уродливой баржи посреди Волги, на которой держали, а затем топили заложников?
А потом прямо на площади состоялся благодарственный молебен, и взоры тысяч людей, среди которых были и купцы, и рабочие, и мещане, устремились на затянутую в черную черкеску высокую фигуру барона. Он стоял в неподвижной и характерной для него позе: левая нога выставлена чуть вперед, правая рука покоится на рукояти кинжала. Его облик весьма контрастировал с внешним видом красных комиссаров и командиров. Барона невозможно было представить пьяным, в окружении диковатой и сквернословящей толпы, раскатывающим с девками по городским улицам, как это делал командарм Ворошилов. Приземистый, со скуластым лицом, он как-то после одного из удачных боев под Царицыным, крепко напившись, в какой-то деревне плясал вприсядку, а потом набил кому-то морду [31]…
Рабоче-крестьянская власть. Пройдет пара десятков лет, и Ворошилов не воспротивится расстрельным приговорам своим боевым товарищам. Но летом девятнадцатого, слава Богу, Ворошилова в Царицыне уже не было, а Врангель в освобожденном им городе молился с тысячами счастливых жителей. Хор запел: «Спаси, Господи, люди Твоя…» И вдруг где-то вдалеке, на севере, прозвучали орудийные выстрелы, на какое-то мгновение хор остановился, словно ужасный признак кровавого дракона снова навис над городом, и тогда запрудившая Соборную площадь толпа в едином порыве подхватила:
– И благослови достояние Твое, победы православным христианам на сопротивныя даруй…
И все люди вдруг, истово осеняя себя крестным знамением, опустились на колени. Вместе с царицынцами стоял на коленях и Врангель, склонив голову. Его рыцарский облик развеял опасения собравшихся здесь людей, они перестали озираться в сторону выстрелов, верили, что этот высокий человек защитит их, что Бог – именно с ним.
А после молебна, словно и не было недавних слез и страха, все люди, даже незнакомые, целовались и обнимались, не скрывая рыданий. Гремел оркестр, под ноги барону кидали цветы, его благодарили, и казаки с трудом оттесняли толпу от автомобиля, в который садился Врангель. Он старался сохранять свое лицо непроницаемым, но это у него плохо получалось, улыбка тронула его губы. Он еще раз посмотрел на сияющие кресты собора, перекрестился, автомобиль тронулся, а люди еще долго не расходились, навсегда запомнив этот счастливейший в их жизни день. Был он одним из самых счастливых и в жизни генерала.
В Царицыне барону довелось вплотную соприкоснуться с прошлым, встретиться с на секунду вернувшейся из небытия империей.
…Врангель откинулся на спинку стула и прикрыл глаза: непривычный к гражданским делам, он в первые дни уставал. От посетителей не было отбоя. Вот только что ушла женщина, настоятельно требовавшая от барона, чтобы он позволил ей развестись с мужем. Эта история и утомила – дама была назойлива, – и позабавила его одновременно. Сейчас же он надеялся хоть немного передохнуть, тем более что час был послеобеденный и в городе наступало нечто вроде сиесты.
– Ваше превосходительство, вас желает видеть отставной генерал от кавалерии Эйхгольц, – голос адъютанта вывел барона из сладкого состояния дремоты.
– Просите.
Дверь кабинета отворилась, и перед бароном предстал высокий красивый старик в штатском костюме. Весь его облик символизировал прошлое.
– Ваше превосходительство, я знаю, как вы заняты, и не смею отнимать у вас много времени. Я генерал Эйхольц. В молодости служил ординарцем при Михаиле Дмитриевиче Скобелеве. По смерти последнего его сестра, княгиня Надежда Дмитриевна Белосельская, передала мне академический знак [32] покойного. Я хранил его как святыню. Большевики окончательно ограбили меня, однако знак мне удалось сохранить. Сам я уже одной ногой стою в могиле. Я хотел бы, чтобы этот дорогой мне знак украшал грудь достойную. Прошу вас, Ваше превосходительство, не отказать его принять.
С этими словами старый генерал, помнивший еще Шипку, передал знак барону.
– Благодарю вас, Ваше превосходительство, – Врангель чувствовал, что волнуется и комок подступает к горлу. – Чем я могу быть полезен вам?
– Благодарю вас, я в настоящее время устроился и зарабатываю уроками достаточно для своего пропитания. Я привык служить, неустанно трудясь, теперь это особенно необходимо. Однако здоровье и лета мне служить уже не позволяют, а обременять собой армию я не хочу. Долг же свой перед Родиной я выполнил, отправив в ряды армии трех сыновей. Двое из них уже погибли.
Когда за генералом закрылась дверь, Врангель опустился в кресло. Он долго держал знак в руке, рассматривая его, и чувство глубокого волнения не покидало барона. Было нестерпимо жаль, что Эйхгольц ушел. Врангель знал, что больше его никогда
