Пришел с ночной смены Николай, посидел с нами немного за столом и ушел спать. А мы после обеда отправились гулять, благо день стоял такой теплый. Бабушка показала свои клумбочки и грядки, где что посеет, где что уже осенью посадила. Ни у кого в доме не вырастают такие красивые цветы, как у нее! Бабушка не удержалась и уже взялась за грабли, за лопату, но мы, конечно, отняли у нее, усадили на скамеечку и по ее указаниям немножко убрали мусор и прорыхлили землю. Дворик у бабушки окружен черемухой и сиренью. Когда все зацветает, то голова от ароматов кружится! Как только закончу с экзаменами в школе, стану приезжать в Лигово, чтобы здесь, в тишине и красоте, готовиться к сдаче экзаменов в институт. Бабушка вообще зовет пожить у нее все лето — ведь на дачу мы в этом году не поедем, А что, может, и все лето поживу. Буду на взморье ходить. Костя со своим роллером приезжать будет — в Гатчину съездим, в Петергоф, в Павловск.
Уже к вечеру мы все отправились к дяде Васе — это старший бабушкин сын, он с семьей живет тоже в Лигово, но на другом конце. Бабушка положила в корзиночку несколько красных яиц, завернула в салфетку большие ломти пасхи и кулича — внучат угостить, у дяди Васи трое ребят.
Живут они в половине маленького деревянного домика, комнатки тесные, душные. Дядя Вася сидел за круглым столом, подвыпивший и веселый. Его жена Мария, видимо, только что ссорилась с ним, ребята — Толька, Игорь и Олежка — возились на кровати. Увидев нас, все засуетились, дядя Вася бросился нас усаживать, Мария спешила убрать бутылку и рюмки со стола, и даже ребята притихли. Тольку мать вытолкнула вперед, чтобы поздоровался с нами, и он очень застеснялся, когда бабушка стала угощать его принесенным, а тетя Катя спрашивать, как он учится в школе, озорничает ли. (А что ответишь на такие вопросы?) Хоть это и мои двоюродные братья, но вижу я их редко — раза два в год приезжают они в Ленинград. Когда я была меньше, то любила играть с ними. Все они белоголовые, румяные, сероглазые. У Тольки волосы очень красиво вились крупными кольцами, закрывая лоб и уши, но теперь ему уже 13 лет, его остригли и стал он такой стеснительный, что и со мною не только что играть, но и говорить не отваживается: голову опустил и что-то бубнил в ответ. А по глазам видно, что только и ждет, чтобы удрать и снова «давить масло» из Игорька и Олежки.
Побыли мы у них недолго, от чаю отказались, дядя Вася что-то невразумительное плел о своей новой работе, Мария начала жаловаться на него и заплакала. Тетя Катя сказала, что они оба виноваты, намекнула, что Мария тоже не прочь приложиться к рюмочке. Дядя Вася захохотал: «Вот, вот! В кои веки мои дорогие сестреночки к нам в гости собрались! Я уж подивился — с чего бы это? А оказывается, они надумали нас уму-разуму учить! Ну уважили! Ну спасибо! — и стал по клоунски раскланиваться. Бабушка резко оборвала его: «Детей бы постеснялся!» — и первой встала из-за стола. Мария догнала нас на веранде, еще что-то рассказывала и плакала. Мама обещала ей поговорить с кем-то насчет другой работы для дяди Васи, а то он на этой сопьется.
Так мы ушли в испорченном настроении. По дороге говорили о дяде Васе, вспоминали, каким красивым и веселым был он в молодости, каким отличным мастером был — «Любая работа в руках горела!». Как играл на гитаре и мандолине, как хорошо пел. А потом — «Как с цепи сорвался». Думали, что семья его образумит, дети, а получилось наоборот. «И в кого только он такой уродился?» — повторяла бабушка, а потом сама себе ответила: «Видать, в отца он пошел. Весь — батя родимый».
А ведь правда, Иван Кондратьевич, мой дедушка, по рассказам мамы, в молодости был тихим, добрым, очень уважали его за то, что прекрасный кузнец. Но с каждой получки он напивался и, когда приходил домой, то все ребята прятались под кровать, а бабушка вооружалась скалкой и начиналась тут баталия… И бабушка часто в синяках ходила. А как протрезвеет, прощения просит и снова тихо живет до очередной получки. Я его помню, он умер семь лет назад. Стеснительный старичок с тихим голосом и рыжеватой бородкой, он казался мне похожим на «дедушку Калинина». Тетя Катя, мама и бабушка начали вспоминать свое детство, как из Лигово каждый день в школу на поезде ездили, как бабушка успевала за ночь перестирать, высушить, а утром выгладить всю одежку для всех пятерых, так как на смену нечего было надеть. Да к тому же бабушка старалась, чтобы ее дети выглядели «не хуже господских» и потому крахмалила оборочки и кружевца для девочек, мальчиков наряжала в короткие штанишки, светлые рубашки, чулки, которые так быстро рвутся (до сих пор бабушка умеет великолепно штопать). К огорчению бабушки, волосы у всех детей, кроме Васи, не вились, и вот она вечерами закручивала всем волосы на папильотки, а утрами расчесывала прекрасные кудри. И все соседки говорили: «Дети у Анны Михайловны — как куколки!». Тетя Катя с мамой и теперь, через столько лет, вспоминают, как было больно и неудобно спать в этих папильотках, как Верушка однажды проснулась ночью и плакала, пытаясь содрать их с головы: ей приснилось что-то страшное. Но рассказывают об этом смеясь и не осуждая бабушку — «Красота требует жертв». Вспомнили о том, что и Колю, младшенького, любимца всех, очень красивого в детстве, бабушка до шести лет одевала как девочку, и кудри (тоже завитые) у него были до плеч. Его детская фотография до сих пор стоит у бабушки на этажерке, ну будто головка с картины Грёза! Только очень уж суровый взгляд у этого «ангела». Так вот, Коля в конце-концов взбунтовался и однажды остригся наголо. Бабушка тогда очень плакала. Но зато Николай отвоевал себе право быть мальчиком.
Снова заговорили о дяде Васе — он с детства был очень живой, ласковый, но одновременно и озорник отчаянный. Бабушка его и наказывала по-всякому, и била — ничего не помогало. Но нашлось одно наказание, которое пугало его больше всего, — это когда его привязывали на весь день веревкой к ножке стола и ставили перед ним только кружку воды и горбушку хлеба. Правда, забывал он наказания быстро, не озлоблялся, к матери снова ластился и любил играть и нянчиться с младшими сестренками. А когда родился Коля, он вдруг сбежал из дому и около года был «в бегах». Потом снова вернулся в семью, устроился учеником в мастерскую. Его там хвалили, он быстро начал зарабатывать и превратился в такого красивого и бойкого молодого человека, что на него «все барышни заглядывались». А теперь он уже и отец семейства, а пьет все больше и больше. Видимо, он в дедушку уродился.
А Николай совсем другой: он и в детстве был молчуном, играл всегда один. А теперь ему уже 28 лет, живет он с бабушкой, не женился. Выучился на механика, работает на электростанции возле вокзала. На работе его очень ценят, он не пьет, не курит, все деньги до копейки бабушке отдает. Но бабушка побаивается его, жалуется, что иногда «неделями от него слова не услышишь», и ждет она не дождется, когда он, наконец, женится.
