Отсутствие решительности у начальствующих лиц производило явную деморализацию низшего командного состава, и если наличие большого количества наших в селе являло действие ободряющее, то долговременное пребывание на месте сводилось к кипению в неопределённости и опять-таки вело к деморализации масс. Чтобы выйти из этого невыносимого положения, нужно было напряжение одной индивидуальной воли — а воли не было! Генерала Каппеля здесь не было, Пепеляев дрался где-то сзади, или уже ехал в это время в тифу в вагоне. Не было никого, кто бы объединил вокруг себя эту массу, не было личности.
Вернулся я к себе и привёз от ген. Миловича ответ, что он, как старший, просит пожаловать на совещание к себе войскового старшину Энборисова. Тот поехал, а остальные наши начальники стали его ждать.
Вопрос стоял так: пробиваться ли на восток, уходить ли на юг. И то и другое, в сущности, для нас было равнозначным. И там и тут полная неопределённость, полнейшая судьба.
Поздней ночью закончилось это совещание. Полковник Энборисов, ввернувшись, привёз известие, что там командирами наиболее крупных отрядов решено было предоставить всем свободу действия. Во исполнение этого генерал Милович на другой день взял дивизион и ушёл на Канск, где сел в поезд к чехам. Отряд вернулся обратно.
Я решительно должен сказать, что такой способ «освобождать» части, в сущности, сводился к освобождению начальствующими лицами самих себя от забот о частях для свободного устремления в чешские поезда. В результате — разваливались части, и хорошие части. Как на пример, укажу на Томскую унтер-офицерскую школу, вышедшую в полном составе из Томска, отлично вооружённую и надёжную, — из пермяков. Командир её, полковник Шнапперман, объявил всем чинам, что они свободны, и сел сам в чешский эшелон.
Конечно, часть рассыпалась, в то время как такая часть, как Егерский полк, который вёл молодой полковник Глуткин, не останавливавшийся ни перед какими мерами, чтобы как возможно облегчить людям путь, — дошёл до Забайкалья чуть ли не в полном составе! (Около 300 человек.)
Глубокой ночью, когда мы уже ложились спать, доложили, что приехали ген. Сахаров и ген. Лебедев и желают видеть начальника отряда.
И вот в комнату в шубах ввалились бывший Главнокомандующий ген. Сахаров в своей круглой барашковой шапке и былой всесильный ген. Лебедев в малахае. Они ехали всего на двух подводах с полковником Кронковским, и в этих тяжёлых временах не терявшим своей штабной гордости и заносчивости, да с вестовым.
Говорил ген. Сахаров. Лебедев сидел молча, огромный, с каменным горбоносым лицом. И надо отдать справедливость ген. Сахарову: он был энергичный человек. Ознакомившись с обстановкой, присоединившись к отряду полковника Глуткина, он перед утром тронулся из Голопупова на с. Береш. Он легко прошёл угрожаемые пункты и с тех пор всё время шёл в голове колонны, первым перейдя Байкал.
Настал день. По селу разнеслась весть, что приехал ген. Вержбицкий со штабом, принял командование, что будет боевой приказ; все вздохнули облегчённо, хотя бурление и разложение продолжалось ещё. Отряды, выступающие сепаратно, тянулись в разные стороны и так же понуро возвращались обратно.
В это время подошёл верховой артиллерийский отряд 1-й армии полковника Беренса, если не изменяет память. Офицеры остановились в одной избе с нами. Оказалось, что с ними едут ещё две пушки, остальные были брошены из-за трудности пути…
— А снаряды?
— Снаряды есть…
Мы чрезвычайно обрадовались; приказано было затопить баню, чтобы отогреть компрессоры. Два орудия! Несколько выстрелов, и всё село запылает, а его защитники побегут оттуда!
Каково же было наше разочарование, когда по справкам, наведённым у командира, оказалось, что нет ни одного снаряда!
Так прошёл день. Наутро было назначено наступление… С лихорадочным нетерпением ждали мы его результатов. Что-то около 80 пулемётов должны были быть двинуты против села. Но полученные сведения гласили, что хотя одна часть и добежала до селения, но тотчас же открыла огонь по своим. Передалась. — Деморализация принесла свои плоды.
Начиналось явное разложение. На Канск уехало несколько подвод с офицерами, заявляющими, что там земская власть и что они могут с нею сговориться. Наконец, около трёх часов дня приказано было вытягиваться, и огромная, чуть ли не тридцативёрстная колонна двинулась в юго-восточном направлении на село Береш, что на реке Кан. Вытягивание затянулось до глубокой ночи. Хрустя и скрипя полозьями по мёрзлой пахоте со сдутым снегом, перед утром переехали мы реку Кан.
Высота Канска, таким образом, была пройдена.
Вместе с нею кончился и неорганизованный поход армии; обстоятельства на реке Кан показали, что необходима организация, и они же дали и толчок к таковой. Части, собравшиеся в с. Голопупове, образовали так называемую колонну ген. Вержбицкого, вошедшую во вторую армию. Последовавшая вскоре затем смерть ген. Каппеля, передавшего командование ген. Войцеховскому, оставила за генералом Вержбицким и командование 2-й армией. 3-ю армию после генерала Каппеля принял ген. Барышников, а затем, под Зимой, ген. Сахаров. Кроме этих двух главных колонн, шедших по тракту и южнее, было несколько отдельных отрядов, шедших севернее. Так там пошли не вышедшие до сих пор отряды ген. Казагранди, ген. Перхурова (героя ярославского восстания), а также ген. Бангерского, ген. Бордзиловского.
Следующими этапами, внушающими известную тревогу, за Канском были Нижнеудинск, Тулун, Зима, Черемхово. Но так как армия, отбросившая все свои ненужные элементы и успевшая получить кое-какую организацию, от Канска, собственно, уже не отступала, а непрерывно наступала, то пройти их было легче.
Чем же была достигнута эта организация, как удалось выйти из первой стадии стихийного шествия на восток?
Во-первых, фундаментом служила абсолютная непримиримость с советской властью самой широкой демократической двигавшейся массы. Это был некоторого рода противоположный род электричества.
Во-вторых, вытекавшее отсюда желание дисциплины и сознательное подчинение ей, даже самым примитивным её начаткам. Я знаю случаи, когда солдаты говорили:
— Почему же нами не командуют, почему же нас не ведут?
Если бы со стороны командного состава проявлено было больше выдержки и менее желания устроиться, то несомненно, что число пришедших на восток было бы вдвое или даже — в несколько раз больше.
Наконец, первый, хотя незначительный успех, — проход Канска заметно окрылил дух шедших. Оказалось, как всегда, что не так страшен чёрт, как его малюют, не так страшен противник вблизи, как издали, «выворачивающий шубу» и пугающий незнающих, что это такое.
