Виктор Ротов - И в засуху бессмертники цветут... К 80-летию писателя Анатолия Знаменского: Воспоминания

улыбку или смех. Поэтому А. Знаменский как бы не принимал И. Варавву всерьез. А с В. Лихоносовым он пытался создать некий блок, пригласив кого‑то третьего, и, таким образом, взять приоритет в решениях в свои руки. Анатолий Дмитриевич рассказывал мне доверительно об этом. Но В. Лихоносов на блокировку не пошел.

Я часто, про себя, конечно, становился на сторону Лихоносова на бюро. Вообще, боготворили его. Да, писал о нем хорошие очерки. Даже пытался защитить его от В. Канашкин(д)а. И когда формировал книгу «Ближе к истине», поместил в нее очерк о нем. Несмотря на то, что он выкинул мою книгу «Суд чести», по сути дела вытащил из печатного станка в «Советском писателе» в 1992 г. Он кричал на меня на одном из бюро: «Лицемер! Хвалишь меня, а сам в начальники стремишься!..». Я сложил ладони рупором, чтоб пробиться сквозь его глухоту, крикнул тогда при Л. П. Пятигоре: «Клянусь детьми, никогда не стремился в начальники писательской организации и не стремлюсь». И это так. Я знаю свои возможности — начальник из меня никакой. А потому никогда в жизни не стремился сделать карьеру. Хотя было немало шансов в этом смысле.

Под конец жизни Анатолий Дмитриевич почему‑то пришел к выводу, что профессия писателя изжила себя. Он об этом мне говорил горячо, когда мы сидели за столом во время фуршета в комнате для приемов в краевой библиотеке им. А. С. Пушкина. Перед заключительным заседанием выездного секретариата Союза писателей России.

— …Понимаешь, мы никому не нужны, — говорил он, удивляя меня немало. — Вернее — начальству мы не нужны. Нынче. А духовность народа продержится и на классике…

Я молчал, слегка шокированный. Он пристально всмотрелся мне в глаза и сказал разочарованно:

— Ты наивный. Ты не веришь тому, что я говорю. Чего молчишь?

— Не понимаю, почему вы так разочаровались в нас, в писателях?

— Потому что, повторяю, начальство в нас не нуждается,

народу достаточно классики. Угождать начальству мы не хотим, на высокое художественное изображение не способны.

Он допил свой чай, посмотрел в сторону, где расположилось московское литературное начальство. Хотел подойти к ним. Потом махнул рукой.

— Ладно. Я уйду, а вы тут перегрызете друг друга. Вас всех перекусает бешеный пес Канашкин. Его к нам и запустили для того, чтоб он всех перекусал, заразил бешеной слюной.

Знаменский и под занавес своей жизни остался Знаменским.

Сейчас я понимаю, что чуткая, многомерная душа его уже тогда чувствовала, что мы на пороге глобальной беды. Президент Америки Буш, воровато бегая глазками, похваливает нашего президента, поглаживает по плечу, успокаивает: «Ничего страшного в том нет, что НАТО уже переступило границы бывшего СССР». Уловка удава, гипнотизирующего лягушку.

Над Россией и над миром сгущаются смертельные тучи. Ибо наши враги во всем мире нашли опору в наших продажных талмудистах.

А знаменские где?..

Встретили нас в Волгограде приветливо, по — дружески. Люди в тамошней Русской общине — не «утилитарные», отдающие большую часть жизни своему общественному призванию и делу, из тех, что не ищут наживы и выгоды, а самоутверждаются только работой и товариществом.

Анатолия Дмитриевича Знаменского тепло встретили и в Союзе писателей — как уважаемого старейшину, лауреата Государственной и шолоховской премий, надарили много книг местного издательства, почтили память недавно умершего Ивана Данилова, близкого ему человека. А потом увели в администрацию области для беседы о юбилейных мероприятиях в связи со 125-летием со дня рождения Ф. К. Миронова, народного героя Дона, о котором у А. Д. Знаменского написан роман «Красные дни». А потом надо было возвращаться домой, и вот тут началось самое интересное.

С одной стороны, мне не хотелось возвращаться через Котельниково, ехать через эти бесконечные пустынные степи по грунтовой дороге, а с другой — где‑то здесь рядом, километрах в двухстах, расположена родная станица Анатолия Дмитриевича. Можно было бы сделать ему подарок.

— А вы в своей Кумылженской давно были? — спросил я его. — Вас кто‑нибудь там ждет?

— Сестра. Вчера вечером я звонил ей. Она там с мужем. Живут в Москве, а на лето приезжают в отцовский дом на отдых.

— А из Кумылженской до Вешенской далеко? На карте вроде близко, и дороги обозначены, — выпытывал я у Анатолия Дмитриевича.

— Ну, где‑то километров 90, — отвечал он.

Все. Решение пришло мгновенно. От железнодорожного вокзала по виадуку и вверх по проспекту в сторону Москвы мы ехали недолго. Вскоре городские кварталы остались позади, и снова замелькали поля и перелески.

— А что обозначает, как переводится название вашей станицы?

— Кумылга? Ну, кум — это песок, и — какое‑то русло. С хазарских времен. Старинная казачья станица, раньше она утопала в песках, а теперь там лес, посаженный в 40–е годы… — рассказывал Анатолий Дмитриевич.

Мы ехали по пустынной дороге, которой семнадцатилетнего мальчишку, арестованного в 1940 году, в машине везли до станции Себряково. Никакого асфальта тогда не было, была лишь проселочная дорога да голая степь. Взволнованный Анатолий Дмитриевич рассказывал:

— Эта великолепная лесостепная куртина — государственная лесополоса Камышин — Серафимович — была посажена после войны. Это по так называемому Великому Сталинскому плану преобразования природы. Вокруг Кумылженской огромный сосновый бор. Там лоси и олени водятся, а когда лето дождливое, можно собирать грибы. Здесь такие боровики, как где‑нибудь под Вологдой. Совершенно изменился климат. Раньше это был засушливый район, а теперь даже в засуху дышать можно.

Крутясь по узким улочкам и переулкам станицы, мы, наконец, вывернули к большому казачьему дому, примыкающему огородом к небольшой речке. Раскрылись ворота, и мы въехали во двор.

Нас встретил пожилой, но еще бодрый и статный генерал. Одет он был в спортивную форму, но фуражку не сменил на шапочку. Моложавая не по годам Клавдия Дмитриевна обняла брата. Выбежали две девочки — ее внучки Лиза и Даша. Лизонька — очень мягкая в чертах лица, а по характеру озорная девочка, ей пять лет, а Даша — второклассница: черные глаза, вытянувшаяся, уже подросток, строгая и немногословная, гордится, что второй дедушка был героем — летчиком, командиром крупного соединения ВВС. Вышел и сын отставного генерала, отец этих девочек, двухметровый, плотного телосложения казак. Он журналист ТАСС.