Ознакомительная версия.
Ходили слухи, что Лукреция хотела стать монахиней. Люди говорили, что она ушла в монастырь, не сообщив об этом отцу – «insalutato hospite», как сказал Донато Аретино. Но Александр VI заявил Асканио Сфорца, что сам отправил дочь в Сан Систо, «поскольку это духовное и весьма подходящее место», и ему бы хотелось, чтобы она оставалась там до тех пор, пока ее муж не примет решение. Если это так, то почему 12 июня он направил вооруженный отряд, чтобы забрать Лукрецию из монастыря? «Папа отправил за ней стражу, чтобы иметь рядом с собой», – сообщает нам Катанеи. Заслышав топот лошадей и бряцанье оружия, сердца сестры Серафино, сестры Паулины, сестры Черубины и сестры Сперанцы учащенно забились; со стражей разговаривала настоятельница, сестра Джиролама Пичи, толковая и мужественная женщина. Мы понятия не имеем, что она говорила и делала, чтобы отправить восвояси папскую команду; известно лишь, что Лукреция осталась в монастыре.
Молитвы помогли ей забыть конфликты и борьбу с пылкими мужчинами, среди которых она оказалась по воле рока. Вероятно, спокойствие, царящее в изгнании, вселяло в Лукрецию надежду, что она, возможно, будет забыта. Но пока она скрывалась за монастырскими стенами, тайны ее жизни являлись главной темой дипломатической корреспонденции и занимали умы придворных.
Глава 4
Тайны и преступления
Фра Мариано путем изматывающего обе стороны спора подготовил Джованни Сфорца к решению о расторжении брака. Граф де Пезаро упорно настаивал на своем, не желая сдавать позиций, но ледяной тон монаха, в высшей степени владеющего искусством полемики, не только пугал, но и действовал на Джованни раздражающе, и он шаг за шагом сдавал позиции. В конце концов, он попросил неделю на размышления и отправился в Милан посоветоваться с герцогом Людовико.
Вероятно, тогда же Лукреция обратилась к папе с просьбой начать дело о разводе в соответствии с указом Григория IX, который гласил, что женщина, если брак не был консуммирован, может обращаться с просьбой о разводе по истечении трех лет. Лукреция написала свое обращение на латыни, и до нас дошли лишь несколько фраз, цитируемых пристрастными особами, но этих фраз достаточно. Лукреция написала, что «in eius familia per triennium et ultra translata absque alia sexus permixtione steterat nulla nuptiali commixtione, nullave copura carnali conjunxione subsecuta, et quod erat parata jurare et indicio obstetricum se subiicere»{5}.
Лукреция собственноручно подписала прошение. Хочется думать, что она поступила так для восстановления мира и спокойствия.
В Ватикане Асканио Сфорца осыпали обвинениями и упреками в адрес родственника. Причем не только папа, который поклялся, что скорее готов пострадать «самым страшным образом», чем вернуть Лукрецию Джованни, но и герцог Гандийский и кардинал Валенсии, которые «позволили себе в самых жестких словах подтвердить, что никогда не согласятся вернуть сестру тирану Пезаро». Асканио Сфорца выслушивал нападки с холодной бесстрастностью политика, считавшего, что терпеливость – лучшая стратегия. В любом случае и он сам, и Людовико Моро уже отказались от своего провинциального кузена, пожертвовав им ради хороших отношений с папой. Они сделали вид, что поддерживают его доводы, но лишь для того, чтобы внушить Борджиа, что не только у них есть воля.
В то время Александр VI занимал сильную позицию и со свойственной ему энергией гнался за славой для своего сына Хуана. Он объявил 7 июня в консистории, что намеревается передать во владение своему сыну и его потомкам город Беневенто и относящиеся к нему крепости. Все кардиналы, за исключением Пикколомини, согласились, поскольку понимали, что сопротивление бесполезно. Но испанский посол мыслил иначе. Жертва неукоснительного выполнения долга, он бросился к ногам папы, умоляя его не отчуждать церковное имущество. Александр VI помрачнел, однако достаточно благожелательно объяснил, что данное владение не слишком большое и однажды уже было продано в частное владение во времена Николая V. Поскольку посол продолжал настаивать, что такая передача послужит «плохим примером», папа, вспылив, крикнул: «Встаньте на ноги!» – и отложил обсуждение до тех пор, пока дерзкий испанец, посмевший защищать от него имущество церкви, не удалился.
Следовало ожидать, что безграничной любовью папы к Хуану воспользуются политические партии, которые попытаются использовать молодого герцога в своих целях.
Первым оказался предприимчивый кардинал Асканио. Для миланцев было бы редкостной удачей, если бы удалось склонить Хуана на свою сторону. Поскольку герцог настолько груб и инфантилен, что ни один нормальный человек не может с уверенностью предсказать его возможные действия, то вполне возможно, что усилия кардинала Сфорца не увенчаются успехом, но это никак не скажется на его соратниках. В то время как кардинал Сфорца изъяснялся на языке, принятом в среде политиков, герцогу Гандийскому был известен единственный язык – язык самовлюбленности и тщеславия, без единого признака интеллекта. Один эпизод, случившийся в начале июля 1497 во дворце вице-канцлера, прекрасно иллюстрирует их отношения.
В один из вечеров кардинал Сфорца устроил большой прием, на который пригласил много знатных гостей, включая герцога Гандийского. Поскольку у Хуана был хорошо подвешен язык и он был уверен в своей неприкосновенности, то начал высмеивать гостей и даже дошел до того, что назвал их обжорами. Один из гостей настолько оскорбился, что намекнул на незаконное происхождение герцога. Хуан тут же подскочил к нему, но, вместо того чтобы, как ожидалось, завязать драку, демонстративно покинул зал в поисках отца. Александр VI поступил невероятно жестоко. Невзирая на неприкосновенность кардинала Асканио, он отправил стражу, которая ворвалась во дворец и схватила незадачливого гостя, которого тут же повесили.
Трудно объяснить столь примитивное понимание мести и такую инстинктивную реакцию Александра VI, способность которого не обращать внимания на слухи и клеветнические выпады в свой адрес была общеизвестна. Рим – свободный город, говорил он. Но оскорбление, нанесенное непосредственно герцогу Гандийскому, должно быть, нанесло столь сокрушительный удар по гордости и отеческой любви, что в ответ он продемонстрировал собственное превосходство, причем весьма жестоко. К Хуану вернулась прежняя амбициозность, его пьянила собственная значимость, и, несмотря на предостережения отца, он безрассудно ввязывался в бесконечные любовные романы. Прошел слух, что, помимо дружбы с Санчей, он влюбился в дочь графа Антонио Марию делла Мирандола, знатную и красивую девушку из Феррары, и собирался добиться ее любыми способами. Нам неизвестно, преуспел ли он в этом, так как девушку хорошо охраняли. Тем не менее, кажется существенным, что синьор из семейства кардинала Сфорца, которому эта девушка была обещана в жены, да еще и с большим приданым, отказался от свадьбы, хотя и был влюблен в девушку.
Ознакомительная версия.
