Опьяненная властью, королева вместе с королем 5 июня отправилась в Компьен. Супруги и придворные провели там три дня, прежде чем отправиться в Реймс для коронации. Эта церемония навсегда закрепляла союз короля с народом и для Людовика XVI являлась особенно важной.
Когда король торжественно подошел к монументальному трону, возвышающемуся посреди зала, королева не могла удержаться от волнующей дрожи. Взволнованная и очарованная, она следила за ходом церемонии, не упуская ни единого жеста своего супруга; обычно неловкий и несмелый, теперь он казался полным грации и достоинства. В самый торжественный момент у королевы даже скатилась слеза. Король поднял голову и со значением посмотрел на нее. На его лице можно было видеть удовлетворение и гордость, которые невозможно было презирать. Из-за подступивших слез Мария-Антуанетта быстро удалилась в апартаменты, чтобы не плакать в присутствии подданных.
Эмоции все же перехлестнули через край. И все с удивлением наблюдали, как поддерживаемая Триполи, королева покинула ложу вся в слезах. Однако вскоре вернулась на свое место, король нежно смотрел на нее и улыбался. Церемония проходила строго по распорядку. К вечеру, уставший, но невероятно счастливый Людовик XVI с супругой рука об руку удалились прочь от шумной толпы придворных, сквозь ликующую толпу. Мария-Антуанетта чувствовала себя желанной и любимой. Несомненно, у нее испортилось бы настроение, если бы друзья напомнили ей о другой реальности.
В Реймсе дворцовые интриги обострились. Желая извлечь выгоду из отсутствия Морепа, оставшегося в Портшартрене, шуазелисты с большим пылом возобновили борьбу. Мерси мог лишь беспомощно наблюдать за их маневрами: «Сподвижники герцога Шуазеля буквально атакуют королеву, они действуют из своих личных соображений, ради собственной выгоды, им безразлична судьба королевы», — писал он императрице. Невероятная новость очень быстро облетела двор, который по-прежнему находился в Реймсе: королева согласилась принять Шуазеля. Никто не знал, о чем они говорили во время встречи, однако уже поползли слухи о возвращении бывшего министра к власти. Может быть, Мерси так и считал, однако Шуазель вовсе не просил королеву вернуть его в Версаль. Он предпочел бы обратиться к услугам Безенваля, который охотно помогал ему. Предварительно Мария-Антуанетта получила разрешение супруга, сказав ему с нежной улыбкой, что «надо бы поговорить с бывшим министром». «Вы, вероятно, уже знаете об аудиенции, которую я предоставила Шуазелю в Реймсе, — писала она графу Розенбергу. — Все только и говорят, что старик Морепа боится уехать в свои владения и, таким образом, уйти на покой. Вы прекрасно понимаете, что это стоило мне немалых усилий, однако даже не представляете, с какой ловкостью мне пришлось разговаривать с королем, чтобы не показать, будто прошу его об отставке министра. Я сказала ему, что надо поговорить с Шуазелем, а день у меня занят. И так ловко все обыграла, что бедняга устроил для меня встречу в самое подходящее время. Я думаю, что полностью использовала права жены». Это письмо, которое так возмутило Марию-Терезию и Иосифа (поскольку Розенберг показал его им), без сомнения, без прикрас представило Марию-Антуанетту, поскольку доклады Мерси, в которых посол с необычайным красноречием описывал королеву, были хоть и правдивы, но достаточно льстивы. С Розенбергом же королева говорила совершенно искрение. В письмах к нему она показывала себя совсем с другой стороны, тогда как в письмах к матери это была послушная и воспитанная дочь. Мария-Терезия имела полное право на откровенное признание королевы Франции: «Коронация была просто превосходной. Казалось, что все были без ума от короля, он же действительно был великолепен. Все от мала до велика следили за каждым его движением, трогательные рыдания прервали в момент коронации церковную церемонию. Я ничего не могла с собой поделать, слезы катились сами по себе. Во время поездки я искренне восхищалась народным ликованием, и хотя было очень жарко и людно, я совсем не думала об усталости, что, впрочем, не повлияло на мое здоровье.
Это удивительно и одновременно прекрасно: быть так тепло встреченными спустя два месяца после подавления „мучной войны“, которая, впрочем, все еще продолжается. Удивительное свойство французского характера — быстро забывать зло. Видя этих людей, которые, находясь в ужасной нищете, по-прежнему любят тебя, мы чувствуем, что просто обязаны еще больше трудиться на их благо. Мне кажется, король испытывал те же чувства, я уверена, что никогда в жизни (даже если она будет длиться сто лет) не забуду этого дня». Ну и ну! Какая же она на самом деле, МарияАнтуанетта?
Глава 8. НОВЫЕ ИНТРИГИ, НОВЫЕ КАПРИЗЫ
«Слова, красивые слова», — печально размышляла Мария-Терезия над письмом дочери. «Посреди ее блестящего успеха меня не покидает страх, легкомысленность и неразумие могут сильно навредить ей», — впрочем, старая императрица изъяснялась на весьма живописном французском.
Опьяненная и немного уставшая от восторгов, уверенная в своей абсолютной власти, Мария-Антуанетта вернулась в Версаль, сияя от счастья. Удовлетворение самолюбия заменило двадцатилетней женщине удовлетворение в любви, которое оставалось для нее лишь мечтой. Король, обычно всегда угрюмый и неразговорчивый, стал по-детски добрым и приветливым, как в день коронации. Он с нежностью смотрел на жену и, казалось, уверовал в счастливое будущее. Должно быть, он искренне любил свой народ, который встречал его восторженными криками и ждал от него чуда. И он верил всем сердцем, что оправдает их ожидания. Но что мог он знать об истинных желаниях и нуждах подданных? «Я стараюсь ради одной цели: сделать мой народ счастливым, я уверен, он того заслуживает, — писал он Морепа, прежде чем покинуть Реймс. — Задача довольно сложная, но с божьей помощью и помощью ваших друзей я постараюсь справиться с ней». Мария-Антуанетта полностью поддерживала добрые намерения супруга. Она заявила Тюрго, «что тоже желала бы оказать содействие и всячески помогать ему в этом начинании».
Однако Людовик XVI и Мария-Антуанетта витали в облаках. Охваченная вдохновением и действуя из самых благих намерений, Мария-Антуанетта не думала больше о Шуазеле. Ей было достаточно добиться своего — получить разрешение на аудиенцию бывшему министру. Добившись своего, она праздновала победу, и больше ей ничего было не надо. Однако столь знаменательная встреча не принесла результатов. По-прежнему надеясь на свое скорое возвращение в Версаль, Шуазель тем не менее вел себя очень осторожно. В просьбах герцога и в его рассуждениях чувствовалась скорее новая интрига чем беспокойство о королеве. Шуазель дал ей единственный дельный совет, убедив, что «она должна поставить перед собой лишь две цели: завоевать сердце короля теплом и нежностью и самое главное подчинить его себе». По словам Мерси, королеве больше понравилась вторая цель.
