Ознакомительная версия.
– Тоже в советской, – растерянно ответила она.
– А я думал, в фашистской, т. к. эта школа сделала из вас тюремщика.
– Ну… надо же кому-то и здесь работать… – еще более растерялась она.
– Конечно, надо, если рассуждать по-фашистски или по-коммунистически, а если по-демократически, то тюрем для свободолюбивых людей, таких тюрем, как Лефортово, вообще не надо. Их и нет в демократических странах.
Продолжал я думать и о системе психиатрического воздействия. Я все тверже становился на ту точку зрения, что существует секретно узаконенный порядок превращения инакомыслящих в сумасшедших. Привлеченные к этому врачи-психиатры не заблуждаются, а сознательно совершают преступления. Еще одно подтверждение этому я получил в Лефортово. Как-то на прогулке слышу: «Молодой, здоровый, торчишь здесь на вышке как „попка“. Ты хоть понимаешь, кого ты охраняешь?» – Этот голос я узнал бы и среди многих тысяч.
Сейчас говорящий находится в прогулочном дворике с противоположного моему конца коридора. С такого расстояния и крик нечетко доносит слова. А этот голос – не повышенный, нормально разговорный – доносит четко каждую букву. Голос – иерихонская труба. Я знал только одного человека с таким голосом. На экспертизе в институте Сербского такой голос был у калининградского бухгалтера Боровика. Ему я предсказал психиатричку. Он очень возмущался таким предсказанием. Твердил: «Значит, вы считаете меня сумасшедшим!» И сколько я ни доказывал, что в психиатричку его пошлют не потому, что он больной, а потому, что против него нет дела, а выпускать на волю нельзя, он этого понять не мог. Экспертиза у него закончилась недели на две раньше, чем у меня. Пришел он с комиссии радостно-возбужденный и еще с порога, не в силах сдержать свое торжество, произнес, обращаясь ко мне: «Ну вот, Петр Григорьевич, вы не правы. Меня признали вменяемым и отправляют на суд в Калининград».
– Я очень рад за вас, – ответил я, – от души поздравляю, но не понимаю.
Теперь я вдруг услышал его голос и закричал:
– Павел Иванович! Вы до сих пор здесь? Что же вас так долго держат?
– Да, обманули, сволочи! Признали невменяемым. Здесь, в тюрьме, ознакомили меня с актом.
Таким образом, я еще раз убедился, что действует четко отработанная система, преступный психиатрический синдикат. Об этом же свидетельствовало и мое дело. 17 июня состоялся суд надо мной. Судила военная коллегия Верховного Суда СССР. Меня, как «сумасшедшего», на суде не было, жену на суд не допустили. В результате мои «интересы» на суде «отстаивал» адвокат Коростылев, который ни разу в жизни не видел меня, которому не разрешили даже взглянуть на меня. Этот подонок мог говорить все, что угодно, но только не то, что не нужно КГБ. Он избрал для своего словоблудия гаршинский «Красный цветок». Свою речь он начал так: «Все знают рассказ Гаршина о сумасшедшем, который помешался на красном цветке…»
Вообще суд был потрясающий. Из шести человек присутствовавших на суде – председатель коллегии, два члена, прокурор, адвокат и эксперт – видел меня только последний. Кстати, выступивший в этой роли профессор Лунц выступал незаконно. Такие выступления относительно военнослужащих – обязанность главного психиатра Вооруженных сил. Но занимавшего эту должность генерал-майора м/с Н. Н. Тимофеева даже не поставили в известность, что в его ведомстве появился «сумасшедший» генерал. Вот так я был приговорен к сумасшествию.
14 августа меня этапировали в Ленинградскую специальную психиатрическую больницу. Поздно ночью мы прибыли туда. На следующий день новоприбывших осмотрела приемная комиссия. Когда я зашел в комнату врачей, там было полно народу. Высокий подполковник стоял посредине комнаты, что-то говорил присутствующим врачам, но прервался при моем появлении и, обернувшись ко мне, резко спросил:
– Ну, что вы там натворили?
– А вы, собственно, кто такой? – спокойно спросил я. Он несколько опешил, но, видимо, счел мой вопрос законным и ответил:
– Я – главный врач больницы подполковник Дементьев.
– А я по вашему вопросу предположил, что вы – следователь.
– Вы эти издевочки бросьте. Мы вам здесь болтать не позволим, – резко сказал он.
– Подполковник, не забывайтесь! – еще резче ответил я. – Таким тоном я и начальникам своим не позволял говорить со мной.
– Здесь я – начальник!
– Тогда я прошу увести меня. Я пришел сюда разговаривать с врачом, а не с начальником.
– Александр Павлович! Поговорите, – крикнул Дементьев и выбежал из комнаты.
Александр Павлович – молодой человек около 35 лет, пригласив меня сесть к своему столу, извинился за бестактность главврача. Но я не принял его извинения, заявив, что пока подполковник не извинится лично, я разговаривать с ним не буду. Впоследствии я пожалел об этой резкости. Вскоре выяснилось, что Дементьев сам страдает шизофренией в тяжелой форме. Он был госпитализирован в какую-то психиатричку санаторного типа и умер, не выходя из ее стен.
С Александром Павловичем, моим лечащим врачом, у меня установились отличные отношения. Я и до сих пор испытываю к нему чувство большой признательности.
О пребывании в Ленинградской СПБ я много рассказать не смогу. Во-первых, потому, что был довольно скоро изолирован от остального состава. Во-вторых, охраняя свои нервы, старался как можно лучше самоизолироваться и не замечать того, что вредно отражается на психике. Главные мои впечатления об этом периоде были, вскоре после освобождения, изложены в небольшом самиздатском эссе, содержание которого излагается ниже. При чтении прошу учесть: в его основе личный опыт и только по одной (лучшей) больнице и лишь за ограниченный период.
Такие больницы как Ленинградская специальная психиатрическая больница (ЛСПБ) в экскурсионном порядке можно показывать кому угодно, даже интуристам. Наиболее доверчивые могут даже восхищаться. Но не будем торопиться. Давайте посмотрим всю систему.
Начать надо с истока, т. е. выяснить – действительно ли туда попадают психически больные люди. И не заложены ли в самой системе условия для грубейшего произвола. Человек попадает на психиатрическое обследование в скандально знаменитый «Институт судебной психиатрии имени проф. Сербского» на основании постановления следователя. Институт этот номинально входит в систему Минздрава СССР, но я лично неоднократно видел зав. отделением, в котором проходил экспертизу, проф. Лунца, приходящим на работу в форме полковника КГБ. Правда, в отделение он всегда приходил в белом халате. Видел я в форме КГБ и других врачей этого института. Какие взаимоотношения у этих кагебистов с Минздравом, мне установить не удалось.
Говорят, что кагебистским является только одно отделение – то, которое ведет экспертизу по политическим делам.
Ознакомительная версия.
