Письмо другу поэт заканчивает стихотворением, сообщая ему: "Я недавно написал "Капли".
Капли осенние, сколько наводите
На душу грусти вы, чувства тяжелого,
Тихо скользите по стеклам и бродите,
Точно как ищете что-то веселого.
Стихотворение "Капли" далеко еще не совершенно. Это скорей поэтический набросок. Есенин как бы договаривает в нем то, о чем до этого вел речь в письме. Чувствуется озабоченность поэта неустроенной судьбой "несчастных, жизнью убитых людей". По настроению "Капли" созвучны стихотворению "Моя жизнь", написанному Есениным в 1911 - 1912 годах в Спас-Клепиках:
Даль туманная радость и счастье сулит,
А дойду - только слышатся вздохи да слезы...
Те же мысли и настроения звучат и в "Каплях". На какое-то мгновение мир кажется поэту прекрасным, хочется верить, что просвет, надежда близки, но чем пристальнее вглядывается он в жизнь, тем несбыточнее эти мечты, золотая осень видится теперь поэту черной; действительность беспросветна, сурова, неумолима.
"...Ох, Гриша! - с грустью замечает он в другом письме к Панфилову. Как нелепа вся наша жизнь. Она коверкает нас с колыбели, и вместо действительно истинных людей выходят какие-то уроды.
...Человек! Подумай, что твоя жизнь, когда на пути зловещие раны. Богач, погляди вокруг тебя. Стоны и плач заглушают твою радость. Радость там, где у порога не слышны стоны.
...Да, Гриша, тяжело на белом свете. Хотел я с тобой поговорить о себе, а зашел к другим. Свет истины заманил меня к своему Очагу. Там лучше, там дышится вольней и свободней, там не чувствуется того мучения и угрызений совести, которые окружают всех во мраке злобы и разврата.
Хоть поговоришь-то о ней (об истине), и то облегчишь свою душу, а сделаешь если что, то счастлив безмерно. И нет пределам земной радости, которая, к сожалению, разрушается пошлостью безвременья..."
Судя по переписке с Панфиловым, у Есенина все больше осложняются отношения с отцом. На короткое время он наведывается в родное село, оттуда в Рязань, а затем опять в Москву. "Гриша, сейчас я нахожусь дома, сообщает он из Константинова Панфилову. - Каким образом я попал, объяснить в этом письме не представляется возможности... Сейчас я совершенно разлаженный. Кругом все больно... Не знаю, много ли времени продолжится это животное состояние. Я попал в тяжелые тиски отца. Жаль, что я молод!..
Никак не вывернешься.
Не знаю, что и писать, и голова тяжела, как свинец... Удрученное состояние. Скоро поеду в Рязань". И "еще одно письмо другу, теперь уже из Москвы: "Черт знает, что такое. В конторе жизнь становится невыносимой. Что делать?
Пишу письмо, а руки дрожат от волненья. Еще никогда я не испытывал таких угнетающих мук:
Грустно... Душевные муки
Сердце терзают и рвут,
Времени скучные звуки
Мне и вздохнуть не дают.
. . . . . . . . . . . . .
Доля, зачем ты дана!
Голову негде склонить,
Жизнь и горька и бедна,
Тяжко без счастия жить".
В стихотворении "Грустно... Душевные муки..." ясно слышны отзвуки стихотворения Надсона "Умерла моя муза...". Достаточно только вспомнить некоторые строфы:
Умерла моя муза!.. Недолго она
Озаряла мои одинокие дни...
. . . . . . . . . . . . . . . . .
А теперь - я один... Неприютно, темно.
Опустевший мой угол в глаза не глядит,
Словно черная птица, пугливо в окно
Непогодная полночь крылами стучит...
Стихотворение это как-то особенно взволновало Есенина. "...и опять, замечает он в письме к Панфилову, - тяжело тогда, и приходится говорить:
Облетели цветы, догорели огни,
Непроглядная ночь, как могила, темна".
В другом письме: "Почему-то невольно ползут в голову мрачные строчки", и далее приводит эти же строки.
Со стихами Надсона Есенин впервые познакомился, еще будучи в Спас-Клепиках. Томик поэта ему дал тогда учитель Е. М. Хитров. Потом, в Москве, он раздобыл себе такой же томик. "Я купил Надсона... - писал он Панфилову, - как у Хитрова..." Трагическая судьба поэта, погибшего от чахотки, его грустные стихи - все это принималось Есениным близко к сердцу. В отдельных ранних стихах Есенина - "Что прошло - не вернуть", "Поэт" ("Он бледен. Мыслит страшный путь..."), "Капли" и др. - видны следы подражания Надсону. Но было бы неверно даже в этих стихах все сводить к литературным влияниям. Главное в них - действительность, раздумья Есенина о жизни. Сомнения все чаще тревожат его: "Жизнь... Я не могу понять ее назначения, и ведь Христос тоже не открыл цель жизни. Он указал только, как жить, но чего этим можно достигнуть, никому не известно. Невольно почему-то лезут в голову думы Кольцова:
Мир есть тайна бога,
Бог есть тайна мира.
Да, однако если это тайна, то пусть ей и останется. Но мы все-таки должны знать, зачем живем. Ведь я знаю, ты не скажешь: для того, чтобы умереть. Ты сам когда-то говорил: "А все-таки я думаю, что после смерти есть жизнь другая". Да, я тоже думаю, но зачем она, жизнь? Зачем жить? взволнованно спрашивает Есенин друга. - На все ее мелочные сны и стремления положен венок заблуждения, сплетенный из шиповника. Ужели так и невозможно разгадать?
Кто скажет и откроет мне,
Какую тайну в тишине
Хранят растения немые
И где следы творенья рук.
Ужели все дела святые,
Ужели всемогущий звук
Живого слова сотворил.
Из "Смерть", начатой мною", - замечает Есенин, приводя в письме эти строки. Был ли завершен этот замысел? Есенин нигде больше не упоминает об этом стихотворении. Нет его и в литературном наследстве поэта. И все же сохранившиеся строчки важны сами по себе. Это не подражание кому-то. Здесь все свое. Есенин далек от модного в ту пору прославления смерти. Нет у него и страха перед смертью. Разгадать тайну мироздания, тайну бытия, понять назначение и цель жизни - вот к чему стремится молодой поэт. Он жаждет "нового, лучшего, чистого". Каким образом изменить жизнь, проснуться самому, разбудить других? Он мучительно ищет ответы на эти вопросы. И пока не находит.
Так когда-то страдал Алексей Кольцов. Девяти лет оставил он школу, чтобы помогать отцу торговать скотом. В стихотворении "Ответ на вопрос о моей жизни" юный воронежский поэт писал:
Со всех сторон печаль порою
Нависнет тучей надо мною,
И, словно черная волна,
Душа в то время холодна:
Позднее он с горечью и грустью говорил: "Тесен мой круг, грязен мок мир: горько мне жить; и я не знаю, как я еще не потерялся в нем давно".
Долгие часы по настоянию отца проводил в лавке за подсчетами копеечных доходов и маленький Чехов. "В детстве у меня не было детства", - с грустью писал он позднее. Максим Горький говорил о Чехове, что "Россия долго будет учиться понимать жизнь по его писаниям, освещенным грустной улыбкой Любящего сердца, по его рассказам; пронизанным глубоким сознанием жизни, мудрым беспристрастием и состраданием к людям, не жалостью, а состраданием умного и чуткого человека, который понимал все". Не такой ли "грустной улыбкой любящего сердца" освещена поэзия Есенина, полная, как отмечал Горький, "неисчерпаемой "печали полей", любви ко всему живому в мире и милосердия, которое - более всего иного - заслужено человеком".
