победным ореолом. Но в реальности это была смертная мука для солдата — и все упомянутые наши полководцы были яростными противниками пудры и косичек. Спасти армию от этого наваждения удалось Потёмкину, вдохновляли его, помогали ему — Румянцев и Суворов. Замечательная песня родилась в солдатской среде — впрочем, возможно, здесь постарались и офицеры — пропагандисты прогрессивных армейских реформ. Но пели эту песню и простые солдатушки:
Солдат очень доволен, что волосы остригли.
Виват, виват, что волосы остригли!
Дай Бог тому здоровье, кто выдумал сие.
Виват, виват, кто выдумал сие!
Избавились от пудры, булавок, шпилек, сала.
Виват, виват, избавились всего!
Поди прочь, дерзка пудра, погано скверно сало.
А мы теперь воскликнем: «виват, виват!»
Спросить было у пудры, спросить было у сала,
Куда их делась слава? Виват, виват!
Пудра, сало в аде —
Солдаты в вертограде
Кричат: «Виват, виват!»
Солдаты в вертограде!
Теперь скажи-ж ребята: довольны мы десницей
Всевышнего над нами? Виват, виват!
Довольны мы царицей, наследником ее?
Вскричали: «Ура, ура, ура!»
Но до той потёмкинской реформы было ещё далеко, а Румянцев уже боролся за облегчение солдатской лямки — пытался упразднить глупые излишества. Чтобы требовать от солдат большей выносливости, удали, крепких навыков штыкового боя — следовало освободить их от всего лишнего, необязательного. Да и гигиене прусские красоты мешали — это поймут и вожди французской революции. Правда, они откажутся от пышных армейских ритуалов во многом вынужденно: из-за безденежья. Но боевые качества армии от этого возрастут. Долго вызревала благотворная потёмкинская реформа — и, пожалуй, первым сделал уверенный шаг в её направлении не кто иной как Румянцев.
Постепенно старания Миниха, усилившего в России военное образование, приносило плоды. Бывшие кадеты стали исправными офицерами и опытными генералами. Среди них всё больше было «природных русаков», а после стараний Румянцева — и малороссов, поляков, казаков. Возникла потребность в неформальном лидере, в генерале, который взял бы на себя роль маяка, идеолога для растущей воинской элиты. Уже после Кунерсдорфа Румянцев уверенно принял на себя эту миссию — да никто у него её и не оспаривал. Ревновали к наградам, славе, но не к ответственности. И Румянцев всё чаще выступал с идеями преобразования армии, превращался в педагога. И многие генералы — даже не столь молодые — не стеснялись называть себя учениками графа.
В Германии и во Франции — в крупнейших армиях Европы — основной задачей обучения пехоты считалось получение огневого превосходства над противником. В результате ускорялся ритм неприцельной стрельбы — по мнению Румянцева, бесполезной. Русский пехотный устав 1755 года на иноземный манер сосредотачивал внимание на ружейной стрельбе. Значение штыкового удара недооценивалось…
Во время Семилетней войны в русской армии нормальной дистанцией суточного перехода считались две географические мили, что составляет менее 15 километров. Но и такие результаты достигались не всегда. Войска Фридриха были куда более подвижными, что позволяло ему разбивать австрийцев и французов. Русских разбить не удавалось: ни в одном сражении Фридрих не одержал убедительной победы над русскими. Но быстрота прусских войск не раз ставила нашу армию в трудное, даже отчаянное положение. Румянцев понимал, что нельзя давать врагу такой форы. За медлительность офицеров карал строго.
Любопытен и другой нюанс — телесные наказания. Вплоть до потёмкинских преобразований они в русской армии применялись. Применял их и Пётр Александрович. Но, по точным свидетельствам, эта мера в практике Румянцева была редким исключением из правил. Куда чаще «заплечное мастерство» демонстрировали в армии Фридриха Великого, состоявшей, в значительной степени, из наёмников. Вот так лапотная Россия, несмотря на суровое крепостничество, шла к воинскому братству. Разумеется, ни о каком сословном равенстве в армии говорить не приходилось: не те времена. Но такие генералы, как Румянцев, понимали, что зверства пользу не принесут — разве только временную. К тому же граф опасался массового дезертирства… По словам Суворова, Румянцев знал солдат по именам. «Через десять лет после Кагульского сражения узнал он в городе Орле сторожа, служившего на той славной битве рядовым; остановил его, назвал по имени, и поцеловал».
Конечно, нельзя доверять сусальным легендам о «барине-отце» и довольных пейзанах вперемешку с не менее довольными солдатами. Классовые интересы, классовая борьба и ненависть — не выдумки Маркса с Энгельсом, эти процессы действуют во все времена, их никто не в силах отменить.
В отличие от пруссаков, Румянцев, всё взвесив, отказался от ружейного огня в кавалерии — весьма неэффективного, замедляющего атаку. Основная задача конных частей — наносить сокрушительные удары холодным оружием. Кунерсдорф доказал правильность этой тактики, а Кольберг — тем паче.
Победителям достались 173 орудия, 20 знамён, 3000 солдат оказались пленниками Румянцева. Кто знал в те дни, что через год новый император Пётр Третий вернёт Кольберг Пруссии?
Фридрих горевал на развалинах своей империи: военные силы Пруссии исчерпались, не хватало ни лошадей, ни пушек, а Россия всё ещё обладала боеспособной армией… Он снова подумывал о самоубийстве.
24 декабря 1761 года императрица Елизавета Петровна получила от Румянцева донесение о блистательной победе и ключи от Кольберга, которые привёз в Петербург бригадир Владимир Мельгунов, отличившийся при штурме.
«Ваше императорское величество из подносимой при сем капитуляции всемилостивейше усмотреть соизволите, яко я все горделивые неприятельские претензии уничтожил и акордовал только те, кои единственно милосердию и человеколюбия вашего императорского величества утверждают и от оного зависят. Ключи сей крепости, которой граждане вчерась и торжественную присягу учинили, а о числе пленных, полученных трофей, артиллерии и военной амуниции, сколько краткость времени и обстоятельствы досмотреть дозволили, табели к подножию трона вашего императорского величества с бригадиром Мельгуновым всеподданнейше подношу. Благополучие мое тем паче сугубо есть, что я по времени щитаю сие мое первейшее приношение вашему императорскому величеству сделать к всеторжественнейшему дни всевысочайшего вашего императорского величества рождения, воссылая молитвы к всевышнему о целости всевысочайшего и вседрожайшего вашего императорского величества здравия и о ежевременном приращении славы державе вашего императорского величества, толикими победами увенчанной», — говорилось в этом ярком документе. Увы, императрица скончалась, когда текст донесения набирали в типографии.
О том, какой резонанс вызвала кольбергская виктория, можно судить по письму Воронцова Румянцеву: «Чем всегда дружба моя к вашему сиятельству искреннее была, тем натурально больше и участие, которое принимаю я в оказанной вами ее императорскому величеству и отечеству важной услуге. Твердость и мужество, с коими ваше сиятельство преодолели напоследок толико препон, делают вам справедливую честь, и как уже вся
