Но как об этом сказать, например, императрице, которая в марте 1887 года пригласила его для участия в беседе с министром внутренних дел Д. Толстым? Возможно ли отказаться и не навлечь на свою голову монарший гнев? Вот великая княгиня Елизавета Федоровна прямо и нелицеприятно говорит о слабосилии и растерянности высших государственных сановников, их ссорах между собой и препирательствах, возникающих в то время, когда государя надо спасать от опасности… А как относится к предмету этого разговора великий князь Константин Константинович? В дневнике он с предельной искренностью признается:
Я молчал, хотя и не мог согласиться на все ее мнения о ходе нашей политики. Прекословить было бы неуместно: мои взгляды могут остаться при мне, тем более что в политике я мало смыслю и мои воззрения шатки и неопределенны. У меня только одно чутье, может быть, совсем не верное.
Творчество великого князя развивается на очень благодатной почве. Ему нет еще и тридцати лет, а он уже не только знаком, но и дружен со многими известными русскими литераторами, музыкантами, художниками, которые часто приезжают к нему в гости в Мраморный дворец. Кумиры его высочества, кумиры его души – люди, составившие славу русской культуры своей эпохи.
Один из них – Иван Александрович Гончаров, автор «Обыкновенной истории», «Обломова», «Фрегата „Паллада“», «Миллиона терзаний»… Когда-то он преподавал маленькому Костюхе словесность, а весной 1884 года молодой поэт решился послать свои стихи на суд известного автора. Ответ не заставил себя долго ждать. Иван Александрович написал Константину:
…Первые стыдливые звуки молодой лиры всегда трогательны, когда они искренни, т. е. когда пером водит не одно юношеское самолюбие, а просятся наружу сердце, душа, мысль. Такое трогательное впечатление производит букет стихотворений, записанных в книжке, при сем возвращаемой…
В дальнейшем почти все письма Гончарова будут пространными, тонко написанными рецензиями на стихи молодого поэта, в которых мастер доброжелательно и в то же время строго разбирает все достоинства и недостатки переданного на его суд произведения. В его откликах содержатся необходимые для начинающего автора суждения об истинной поэзии, о ее «званых и избранных», о «великих учителях и вечных образцах» – А. Пушкине, М. Лермонтове, В. Жуковском, о признаках, по которым можно распознать настоящий талант, о неустанном познании жизни как наиважнейшем условии на пути овладения реалистическим искусством. Его письма, несомненно, станут для молодого поэта настоящими уроками мастерства. Чутко прислушивается он и к предупреждению Гончарова: для того чтобы овладеть поэтическим искусством, «надо положить в это дело чуть не всего себя и не всю жизнь!»
Интерес Ивана Александровича к поэтическому творчеству великого князя оказался весьма деятельным. Именно Гончаров порекомендовал издателю «Вестника Европы» М. Стасюлевичу напечатать перевод К. Р. «Мессинской невесты» Ф. Шиллера, который лежал в ящике письменного стола поэта уже несколько лет.
К этому времени К. Р. написал уже несколько десятков стихотворений, драматический отрывок «Возрожденный Манфред» и был полон новых творческих замыслов. Осенью Константин Константинович решился создать более масштабное произведение – драматическую поэму в двух частях под названием «Что есть истина?». Задача перед молодым поэтом стояла наитруднейшая: ведь героями поэмы должны были стать Иисус Христос, Понтий Пилат, жена Пилата Прокула. И он с ней справился, только не сразу. Пройдут годы, и на свет появится венец творчества поэта К. Р. – пьеса «Царь Иудейский», – именно с этими героями.
Весной 1885 года у Константина Константиновича опять начались проблемы со здоровьем, и великий князь по настоянию врачей уезжает в Венецию. Казалось бы, оказавшись в красивейшем городе мира, воспетом в творчестве многих замечательных поэтов и художников, можно отдохнуть душой, впитывая окружающее великолепие каналов, соборов, поражающих воображение дворцов. И воскликнуть: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Да, конечно, Константин Константинович восхищен открывшимся ему зрелищем, откликается на увиденное здесь стихотворением «На площади Святого Марка». Но в строчках его, как в капле воды, отражается душа поэта, его тоска по родине, родной России:
И лики строгие угодников святых
Со злата греческой мусии
Глядели на меня… И о родных
Иконах матушки России
Невольно вспомнил я тогда;
Моя душа крылатою мечтою
Перенеслась на родину, туда,
На север, где теперь, согретая весною,
Душистая черемуха цветет,
Благоухают пышные сирени
И песни соловей поет…
В уме столпилось столько впечатлений!..
И вздохом я вздохнул таким,
Каким вздохнуть один лишь русский может,
Когда его тоска по родине изгложет
Недугом тягостным своим.
Немного оттаял он сердцем, успокоился, увидев в Афинах любимую сестру – «королеву эллинов» Ольгу. А дальше его путь пролег в Германию – Мейнинген, Альтенбург, Дрезден… И вот наконец 1 июня 1885 года великий князь дома, в Санкт-Петербурге. Долгожданная встреча с семьей, но через несколько дней он опять в Красном Селе, вместе со своими измайловцами. Для него вновь начинаются ратные будни.
Наступила осень, а вместе с нею возобновилась и великосветская жизнь. И хотя Константин Константинович вовсе не был ее поклонником, он понимал, что именно в аристократических салонах он может обрести новые знакомства, прежде всего литературные. В конце октября в доме графини Анны Егоровны Комаровской он встретил поэта Аполлона Майкова, творчеством которого давно восхищался.
Майкову уже за пятьдесят. Великий князь расспрашивал знаменитого поэта о его молодости, семье. Аполлон Николаевич охотно рассказал, что его отец служил в гусарах, был ранен под Бородином, занимался живописью. Сын тоже собирался идти по его стопам, много рисовал.
Один из его рисунков, изображавших распятие, увидел зашедший как-то в мастерскую отца император Николай I. Рисунок мальчика ему понравился, и он купил его для католической часовни Мариинского дворца. Казалось бы, вот успех, да еще с малых лет! Но как-то юный Аполлон написал стихи, они понравились окружающим, и живопись тут же была заброшена…
Поэт, разгоряченный воспоминаниями далекой юности, вдруг умолк и внимательно посмотрел на великого князя: «А у вас тоже ведь есть стихи, ваше высочество. Прочитайте что-нибудь, пожалуйста».
Майков уже знал о творчестве великого князя, видел у графини Комаровской его перевод «Мессинской невесты» и, по его собственному признанию, удивился «выработанному языку».
