Александр Бенкендорф - Записки

Посылаю тебе маршрут, диспозицию и письмо; все это наверняка будет переменено отсюда в течение двух или трех дней. Все наши планы не выходят за пределы недели. Мы не знаем, что делаем, но Господь все так превосходно устраивает, что Его труды испортить нельзя.

Прощай, любезный, добрый друг; будь здоров и не лишай меня своей дружеской приязни. Впрочем, надеюсь вскоре с тобою увидеться. Ты находишься там, где, согласно диспозиции, должны стоять ваши аванпосты, но отсылай свои новости в главную квартиру, ибо я надеюсь найти тебя в Штейне, откуда вам приказано выступить послезавтра. А. Бенкендорф.

Сейчас узнал от генерала Чернышева, что ты находишься в Познани, а твой пост — в Оборнике, и потому тороплюсь войти с тобою в сообщение и уведомить тебя о своих маневрах, и весьма прошу также указать мне, как ты рассчитываешь двигаться, чтобы мои рапорты доходили до тебя скорее.

Сегодня я ночую в Дризене, завтра (6-го числа) отправляюсь в Ландсберг, который, полагаю, оставлен неприятелем; они еще держатся в Бирнбауме, и потому нашей переписке придется совершать обходной маневр. Это письмо я посылаю через Чарников и Оборник.

Не знаю, почему Чернышев уходит с этих позиций и направляется вправо, если неприятель, по всей видимости, хочет закрепиться в Мезерице.

Пожалуйста, сообщай мне новости о себе и о том, что происходит в остальной нашей армии. У меня под началом, к прискорбию моему, одни казаки да в качестве подкрепления башкирцы.

Неприятель покинул Аандсберг; находившиеся там части направились к Кюстрину, где все готово к обороне. Отряды, осаждавшие Бирнбаум, частично двинулись к Шверину и оттуда, возможно, пойдут к Мезерицу, куда отправились остальные.

Вчерашний день был отмечен отбытием казны и больных в Берлин. Завтра, шестого, я буду в Ландсберге, откуда отправлю партии к Франкфурту и, если это окажется возможным, на дорогу из Мезерица в Глогау.

Рекрутский набор у пруссаков идет с усердием и быстротой, достойными восхищения: нация наконец поднялась на борьбу. Городок Дризен, насчитывающий всего-навсего две тысячи жителей, выставил 27 человек, обмундированных и вооруженных на собственные средства. Это особенно поражает при сравнении с Парижем, который дал от силы 500 человек, а Версаль — 15.

Нетерпеливо ожидаю твоих новостей и советов и обнимаю сердечно.

А. Бенкендорф{139}.

Я отдал приказ Бренделю{140}отправить тридцать казаков и одного офицера к Обрескову{141}, рапорт коего прилагаю.

Покамест мне не удалось добыть необходимое количество хлеба, но завтра получу наверняка; егеря, потрудившись, его достали и сыты.

Из разных мест приходят сюда сообщения о том, что Тилеман{142} взял Наумбург приступом и что семь тысяч под командованием принца Экмюльского вошли в Магдебург.

До сих пор мне удалось найти только триста работников, большей частью женщин и детей; завтра они у меня будут, надеюсь.

Я обнаружил, что за городом переправа через реку очень хороша; все устраивается так, что мы сможем разместить там артиллерию, для коей нужно было расчистить и выровнять дорогу; существует, впрочем, и другая переправа, пониже мельниц, и ты сам увидишь, которую выбрать. Две мельницы стоят на двух больших барках, очень подходящих для сооружения двух огромных отличных паромов; на них также есть четыре якоря; если будет получено разрешение, в течение завтрашнего дня эти мельницы превратятся в прекраснейшие паромы.

Любезнейший друг мой! Сию минуту приехал Скурападский{143}; не могу тебе изъяснить удовольствия, которое доставила мне беседа с ним о моем лучшем друге; весьма опечалило меня лишь известие о том, что ты находишься не в полном здравии и страдаешь от болей в груди: береги себя. Вот и весна пришла! Отвечаю тебе, пользуясь отъездом молодого графа Витгенштейна (он с недавних пор состоит при мне){144}. Надо же такому случиться, что с тобой на меня всегда находит какое-то отупение, и у тебя является причина на меня досадовать: уж после отъезда Скурападского я вспомнил, что не надписал адреса на письме к отцу; впрочем, прошу поверить, что я еще не вовсе отупел и, как говаривал Сен-При, изменился к лучшему.

Увы, я принужден расстаться с превосходным и храбрым Дермбергом{145}, к которому очень привязался. Мое здоровье, расстроенное на протяжении некоторого времени, пришло наконец в такой упадок, что мне стало решительно невозможно продолжать службу; у меня такие боли в груди, что я уже не в силах выносить малейшего движения, мне необходим отдых; к тому же у меня лихорадка и… [отточие в тексте], подхваченные в Люнебурге.

Мне тем досаднее покидать Дермберга, что со мной в сравнении с Чернышевым и Теттенборном обходятся весьма дурно, а это как раз давало бы мне резон продолжать службу, желая доказать, что я могу заслужить такое же хорошее обращение, как они.

Неприятель оставил было Целле, но на следующий день вновь занял его. Дермберг находится в Зульце или Германсбурге, Чернышев — в Ильцене, мой брат командует кавалерией Теттенборна в Ротенбурге.

Хотят, чтобы партизаны вели свою собственную войну; это было легко, когда неприятель отступал и отступал, но теперь он остановился, военные действия закончились на Эльбе, и должна начаться новая кампания — причем начаться она должна сражением или решительным маневром, который заставит неприятеля отступать, чтобы избежать столкновения; вот тогда мы сможем снова беспокоить его и вводить в заблуждение.

Никакого секрета более нет: он знает, каковы наши силы, и отбросит нас за Эльбу, когда ему вздумается; магдебургский гарнизон легко может это сделать. В основной принцип возвели то, что является не более чем дополнительным средством, ведь действия партизанских партий — всего лишь следствие решительно выигранного сражения{146}.

Политические перемены, стремительно происходящие в этом краю, упрочатся при успехе и исчезнут при неудаче: итак, здесь, в средоточии немецкого патриотизма, нам следует вести себя как можно осторожнее. Мы продвигаемся слишком медленно; расстройство в стане неприятеля, его испуг исчезнут, а воодушевление немцев остынет при нашей неторопливости. Европейские правительства, особенно в северных странах, вновь примутся за свои холодные расчеты, и политическое коварство Наполеона в итоге поссорит их друг с другом.