– Я отлично знаю, что вы одна только виноваты в том, что у вас нет детей.
Лицо Елизаветы красно и искажено от гнева, она вот-вот ударит Екатерину, как привыкла бить женщин и даже мужчин из своей свиты. Тут молодая женщина собирается с духом, подавляет свое негодование, чувство оскорбленной справедливости, все соображения рассудка и могущие быть приведенными возражения и говорит униженным тоном:
– Я виновата, матушка.
Она поняла истинно русскую душу Елизаветы. Разгневанная императрица – по крайней мере в настоящий момент – смягчена.
С момента вступления Чоглоковой в отправление ее обязанностей жизнь Екатерины становится фактически жизнью заключенной. Если и до того она была окружена тайными шпионами, то теперь уж око Елизаветы следит за каждым ее движением, а ухо Бестужева за каждым ее словом. "Благородная дама" воспринимает данные ей инструкции в том смысле, что ей надлежит играть роль строгой гувернантки. Подобно всем плохим воспитателям, она читает, что вся сущность воспитания сводится к запрещениям и наказаниям.
Ей и в мысли не приходит снискать дружбу Екатерины или в качестве опытной женщины и многократной матери поговорить с молодой великой княгиней на те щекотливые темы, которые обусловили ее назначение на пост надзирательницы. Ей не приходит в голову приободрить обоих несчастных супругов, чувствующих себя еще беспомощнее, еще растеряннее вследствие того, что они впали в немилость императрицы, побудить их к сближению, создать ту атмосферу успокаивающего благоволения, при которой разрешаются недоразумения и забываются обиды. Она, наоборот, ограничивается тем, чтобы все критиковать и ко всему придираться. Она не разрешает самых невинных игр, не разрешает ничего такого, что прямо не предписано. На протяжении одного года ей удается удалить из окружения молодой четы всех несимпатичных ей людей, то есть всех людей, обладающих известным юмором и отличающихся добродушным характером, в том числе и князя Репнина, которого заменяют господином Чоглоковым.
Последний ненамного умнее своей жены, но столь же высокого о себе мнения, столь же скучен и так же низкопоклонничает перед Бестужевым. Молодые супруги теперь поневоле общаются друг с другом больше, чем прежде, но это не служит на пользу продолжения династии. Петр несколько раз на день навещает свою жену. Иногда он играет ей на скрипке.
К сожалению, единственное его дарование, единственный благородный интерес касается той области, в которой Екатерина является полным профаном: область музыки. Иногда он заставляет Екатерину часами проделывать ружейные приемы и с ружьем на плече стоять на карауле перед дверьми пустой комнаты. Потом он вдруг развивает проект о необходимости построить дворец на манер Картезианского монастыря, в парке которого должны разгуливать все дамы и кавалеры двора, переодетые монахами. Около ста раз принуждена Екатерина рисовать ему план этого удивительного монастыря и, прогуливаясь бок о бок с ним из одного угла комнаты в другой, обсуждать во всех деталях этот нелепый проект.
А вечером, когда он ложится спать – а он спит на протяжении всех первых девяти лет своего брака каждую ночь неизменно в одной постели с Екатериной – и госпожа Чоглокова со всеми придворными дамами удаляются, он приказывает госпоже Крузе принести ему куклы и игрушки. Это, конечно, строжайше воспрещено, но госпожа Крузе родом тоже из Гольштинии, она ненавидит Чоглокову, которая обращается с нею высокомерно и заносчиво, а потому рада случаю подставить ненавистной надзирательнице ножку и, с другой стороны, оказать одолжение Петру. Она притаскивает столько кукол, что подчас вся кровать ими усеяна.
До полуночи, а иногда до двух часов утра вынуждена Екатерина, цветущая двадцатилетняя женщина, играть в ту игру, которую она ненавидела еще в детстве. Просто непостижимо, как это Екатерина пережила 9 лет еженощного унижения без тяжкого ущерба для ее психики и, вспоминая впоследствии об этих мучительных ночных играх в куклы, могла ограничиваться остроумными, насмешливыми словами.
Но совершенно бесследно эти бесконечные пустые и скучные дни, эти неиспользованные ночи не проходят. Екатерина часто принуждена обращаться к врачам. То у нее нестерпимые головные боли, то бессонница, то полное отсутствие аппетита. Странная ипохондрия превращает ее жизнь в мучение. Боергаве часто пускает ей кровь, приписывает порошки, лекарства, изобретает красивые латинские названия для ее недомоганий.
Подлинной причины ее болезни он не решается назвать. Причина эта – здоровье! Екатерина – здоровое полнокровное существо с естественными потребностями, присущими ее возрасту. Ее сильное тело нуждается в движении, ее живой дух в пище, ее чувства в удовлетворении, ее молодое сердце в любви.
Всего этого она лишена. За все восемь лет, на протяжении которых правят ужасные Чоглоковы, только в течение нескольких летних недель, проводимых в Ораниенбауме, она пользуется относительной личной свободой, может хоть немножко испытать счастье юности. Здесь ей Разрешается в три часа утра, в сопровождении одного только берейтора, отправляться на охоту за утками, здесь она может, сидя верхом по-мужски, скакать часами по окрестным лугам и полям.
Собственно говоря, ездить на мужском седле ей воспрещено, так как, по мнению Елизаветы, это может вредно отразиться на ее плодовитости. Но Екатерина изобрела особое седло, которое позволяет ей, отъехав на глазах Чоглоковых в позе амазонки, а затем, удалившись на изрядное расстояние, перекинуть ногу через шею коня и, с великодушного согласия преданного ей берейтора, гарцевать по-мужски.
Но чудные летние недели скоро проходят, да к тому же не каждое лето удается проводить в Ораниенбауме. А русские зимы так бесконечны. Даже на балах и на празднествах за нею постоянный надзор. Ее кавалерам во время танцев едва удается сказать ей какой-нибудь комплимент насчет ее туалета или ее красивых глаз. Она впитывает в себя подобные слова, как сухая губка воду.
Давно уже нет поблизости Екатерины ни одного человека, с которым она осмелилась бы говорить открыто, по душе. Она даже старается не обнаруживать ни к кому особых симпатий, потому что на практике изведала, что все, кто ей нравится, неизменно впадают в немилость императрицы, со всеми, кто желает ей добра, случается беда. По ее мнению, у нее уже не осталось при дворе ни одного друга, а тут еще и последний из людей, к которому она привязана, ссылается в Сибирь только потому, что был ей предан, – это старый слуга Тимофей, ее оракул, ее неизменный добрый гений, оказывавший ей столько услуг и вызволявший ее из стольких неприятных положений.
