Ознакомительная версия.
Мы объяснили р. Йосефу-Захарии Штерну цель нашего визита и рассказали о наших планах. Он сразу же позвал одного из своих близких – то ли судью, то ли писца – и приказал ему написать для нас подходящее письмо, в котором он свидетельствует о наших знаниях. Затем он спросил, как нас зовут, как зовут нашего отца, сведущ ли он в Торе – и удостоил его звания «рабани»; и засвидетельствовал, что он узнал характер «обоих этих юношей», братьев, талмудические знания их проверил и нашел, что «оба юноши… усердно учились, воодушевлены Торой, быстры в проявлении своей эрудиции и прекрасно обосновывают суждения», и этим он сообщает, что согласен помогать нам, чтобы мы продолжили наше обучение в его бейт-мидраше под его присмотром, в той мере, в которой ему позволит здоровье, и закрепил сказанное своей подписью. Мы попрощались дружески и с благодарностью. Приближенные рава пожелали нам всего хорошего и даже поблагодарили нас, сказав, что они не помнят, чтобы рав был в таком хорошем настроении, и по его распоряжению дали нам три рубля на дорожные расходы… на обратный путь в Шауляй! Когда мы отказались их взять (хотя на самом деле очень в них нуждались!), нам сказали: «Не стоит отказывать великому». Брат был счастлив. Он сказал мне: «Весь план был направлен на то, чтобы получить такое вот письмо!» Приближенные рава сказали, что они не помнят, чтобы рав так к кому-то отнесся; нам показалось, что это мы привели рава в состояние душевного спокойствия, и он сразу проникся нашим состоянием, учебой и стремлениями. А дома я сказал, что если бы нечто подобное произошло у хасидов, то о нем бы стали рассказывать как о чуде. Когда я некоторое время спустя читал стихотворение «Хвостик йуда» Йехуды-Лейба Гордона{251} и узнал, что в образе раввина Вапси ха-Кузари, «душа которого, несомненно, раздвоена», автор хотел вывести р. Йосефа-Захарию Штерна, который боролся против «реформирования религии», – то почувствовал себя сильно оскорбленным за р. Йосефа-Захарию. Мне тогда казалось, что те высказывания, по которым он нас экзаменовал, были также призваны выявить у нас «причастность к Гаскале»: он подозревал, что мы «заглянули в неведомое». Но из наших ответов он сделал вывод, что ошибался в своих подозрениях, и это его очень порадовало.
Последняя станция перед Хоралом – Ромодан. Поезд прибыл туда в три часа ночи. Мы ехали без билетов – договорившись с кондуктором, заплатив ему некоторую сумму, то ли в два, то ли в три раза меньше, чем стоимость билета. Мой брат был мастером в таких делах. Он сказал, что мы едем до станции Кременчуг, то есть четвертой станции после Хорала.
Мне он объяснил, что поступает в соответствии с «Книгой хасидов»{252}: нельзя называть гою точное место, в которое ты едешь, нужно сказать, что тебе нужно гораздо дальше, чтобы если он захочет причинить тебе зло, то пусть думает, что у него еще есть время… Однако кондуктор, по-видимому, не очень хорошо знал «Книгу хасидов» и решил, что мы просто-напросто его обманываем – хотим сойти в Хорале и не заплатить то, что ему причитается. Он рассердился, не захотел брать у нас деньги и ссадил нас на предыдущей станции перед Хоралом.
На наше несчастье, в тот момент на перроне сидел умалишенный еврей, который сбежал из сумасшедшего дома. У него в руке была железная палка, и, увидев нас, он закричал: «Вот, вот они! Пришли по мою душу! Вот они – убийцы!» Нас охватил ужас. Целый час он гонялся за нами вокруг вокзала, пока наконец на наш крик не вышли вокзальные служащие, чтобы «утихомирить сцепившихся молодых жидов», о которых нельзя сказать, «кто из них действительно сумасшедший».
Через час прибыл товарный состав – и мы в него сели благодаря служащим, которые опасались за нас: этот сумасшедший, даже после того, как его успокоили, говорил, что непременно убьет нас где-нибудь в вагоне. Через три часа, в семь утра, мы, усталые, разбитые и напуганные, приехали домой.
Глава 9. Йешива «Кнессет Ицхак» и общество «Черное бюро»
(лето 1899 года)
Зиму 1899 года мы провели дома, стараясь исполнить взятые на себя обязательства. Учились мы очень усердно; рассказали о своих планах нашему дяде-раввину, и он их одобрил. Вместе с братом мы изучали «Недарин», а помимо этого каждый из нас изучал еще один трактат: я изучал «Санхедрин» (стремясь его закончить), а брат – трактат «Авода Зара»{253}.Я помню, как один из молодых хасидов, сын судьи Шмуэля Гурарье, говорил, издеваясь: «Вот, они учились в Тельши и дошли до „всех идолов“…» По совету раввина мы изучали также Рамбама («Яд ха-хазака»{254}). Он нам посоветовал изучать также «Сефер мишпатим»{255}, однако мы решили изучать последнюю книгу, «Шофтим»{256}, и начали с «Хилхот Санхедрин»{257}; дядя на это сказал, что, в сущности, мы продолжаем все время «Хилхот мамрим»{258}. У нас не было никаких оснований жаловаться на свои успехи – они были более чем удовлетворительны и в изучении Рамбама с обращением к законодательным источникам, содержащимся в Талмуде, и в изучении трактата «Недарин» с комментариями Харана.
И даже дядя, который частенько беседовал с нами о Торе, как-то заметил, что прошли те времена, когда жители местечка позволяли себе экзаменовать нас, и даже он не станет злоупотреблять этим. Тем не менее в ту зиму мне не удалось полностью осуществить свои намерения. Изо дня в день страсть к учебе у меня ослабевала, а чтение – сильнейшее желание читать – поглотило меня. В тот год стали появляться книги серии «Еврейская библиотека»{259}, которую основало издательство «Тушия»{260}. Первые книги «Библиотеки» – рассказы Зангвиля{261}, «Пьесы гетто», биографии Аристотеля (Тавьева{262}) и Магомета (Бернфельда{263}) и в особенности «История вер и религий» Мензиса{264} в переводе Яакова Френкеля – произвели на меня огромное впечатление. А кроме того, в городе забурлила сионистская жизнь. Разумеется, мой дядя-раввин, а также главы наиболее уважаемых домов резко возражали против сионизма; вместе с тем в городе было немало молодых людей, которые хотели создать сионистскую организацию. И вот мы собрались; и с нами был Лейб Гельфанд, наш родственник, один из активистов организации «Бней Моше»{265} в Полтаве, а до того в городке Малая Перещепина, что неподалеку от Полтавы, – пламенный сионист. И еще «проповедник» Й.-Ц. Евзаров, известный как «второй после Маслянского». Возможности говорить в синагоге никому из них не дали, и они ограничились небольшим собранием, которое устроили в бейт-мидраше. На этом собрании был и я. Решения принимались в духе времени – вплоть до создания профсоюза, продажи акций Еврейского колониального банка{266}, Еврейского поселенческого фонда – однако эти замыслы не увенчались успехом…
Ознакомительная версия.
