Владимир Логинов - Тени Сталина

Часть вторая. ЖИВЫЕ СТРАНИЦЫ

Я родился в 1896 г. в Белоруссии, в деревне Бобыничи, в бедной крестьянской семье.

Родители умерли рано, мать я не помню совсем, отец умер, когда мне было 3 года.

Старшим в семье был брат, которому было 13–14 лет. Кроме брата у меня было еще три сестры, все старше меня. Я был самым младшим.

Жить было очень трудно, земля была плохая, и было ее очень мало, и к тому же в семье не было ни одного взрослого работника. Помогали нам родственники. Тринадцати лет я ушел из дома на заработки, сперва рабочим на строительство, затем на бумажной фабрике. В 1915 г. я был призван на военную службу. За выполнение боевого задания я был награжден Георгиевским крестом I степени. В 1916 г. я был ранен и направлен в госпиталь. После выздоровления вернулся в свой 25-й запасной полк в Москве в чине унтер-офицера и был назначен командиром взвода.

В Февральскую революцию, будучи дежурным по батальону, вывел батальон на Красную площадь и без единого выстрела присоединился к восставшим.

В 1917 г. я был избран в полковой комитет. С октября 1917-го работал в органах милиции.

В 1918 г. был зачислен во вновь организованный рабочий батальон Рогожского-Симоновского района и с этим батальоном, реорганизованным в 393-й Рогожского-Симоновский полк, выехал на Южный фронт в распоряжение 10-й армии в г. Царицын, где получил назначение пом-комроты, а затем командира роты.

В царицынских степях принимал участие в ликвидации белогвардейских банд. В боях под Сорентой был ранен и направлен в Москву, в госпиталь на излечение. В 1918 г. вступил в партию. После выздоровления получил назначение в 1-й Советский пехотный полк, а затем в 1919 г. по мобилизации партии был направлен в Особый отдел ВЧК в распоряжение товарища Дзержинского.

До 1927 г. я работал в Особом отделе в контрразведке, а затем в 1927 г. перешел на работу в Оперативный отдел.

С 1919 по 1952 г. я прошел путь от рядового сотрудника до генерала. Я не имел за эти годы ни одного взыскания, а только награды и поощрения.

Воспоминания Николая Сергеевича Власика, продиктованные им перед смертью и записанные его женой Марией Семеновной Власик, мне передала дочь генерала Надежда Николаевна Власик-Михайлова по завещанию своей матери вместе с большим количеством фотографий, на которых запечатлен И. В. Сталин собственным фотоаппаратом начальника Главного управления охраны.

Николай Сергеевич был большим другом моего отца, да и мне пришлось поработать под его руководством в ГУО в должности начальника охраны Николая Михайловича Шверника. Я собственными глазами видел беспредельную преданность моего шефа Сталину, чувствовал его безграничную любовь, которую он питал к нашему вождю. Приведу лишь один факт, свидетельствующий о благородстве генерала Власика. Летом 1956 года, после возвращения опального генерала из красноярской ссылки, я навестил его в дачном поселке Ильинском. Мы сидели с ним вдвоем за столом и распивали охлажденную бутылку цинандали. Наша неторопливая беседа велась вокруг Сталина. Я считал, что распространенное в последнее время мнение о виновности Сталина и его роковых ошибках было совершенно неверным. Однако, сказал я тогда своему собеседнику, он все же совершил одну большую ошибку — позволил Лаврентию Берия арестовать вас. В этом я уверен… Но не успел я договорить последнюю фразу, как генерал Власик схватил мою руку, лежащую на столе, и крепко сжал ее. Лицо его слегка побледнело, и он властно произнес, глядя мне прямо в глаза: «Бичиго!(Так называли меня близкие.) Молчи! Молчи! Не смей говорить так! Ты же не знаешь, как он был перегружен работой! Он даже не имел возможности подумать о себе!»

Такая жесткая реакция Николая Сергеевича на мои слова о виновности Сталина в аресте своего начальника охраны еще раз подчеркивала его удивительное благородство: для того чтобы подумать о нем, Иосиф Виссарионович должен был подумать о себе. И действительно, генерал Власик прав: ведь не прошло и трех месяцев после его ареста, как Сталина не стало. И сейчас я уверен, что будь на прежнем месте Власик, этого бы не произошло и исход был бы совершенно иным. Мудрость и благородство генерала Власика беспрецедентны: он не только сумел понять ту трагическую обстановку, которая сложилась вокруг Сталина в последние годы его жизни, но у него хватило мужества пережить весь кошмар издевательств над ним во время его пребывания в тюрьме, сохранив свою преданность и безграничную любовь к вождю. А кошмар пыток Берия, как известно, не имел границ.

Я преклоняюсь перед светлой памятью Николая Сергеевича Власика.

Я не ставлю перед собой задачу показать т. Сталина как политического деятеля.

Я хочу рассказать о нем как о человеке. Поделиться с читателями тем, что знаю о нем, что я лично наблюдал. Попытаться снять несправедливо возведенные на него обвинения в грубости, жестокости и бесчеловечности.

Постараться опровергнуть то ложное, что было приписано ему после его смерти, оправдать в том, в чем он был незаслуженно обвинен. По мере моих сил осветить факты, свидетелем которых я был, установить истину там, где это возможно.

1919 год. Год залечивания ран, нанесенных войной, год начала восстановления народного хозяйства и продолжающейся борьбы против контрреволюционных элементов, пытающихся наносить удары молодой и неокрепшей республике Советов.

В это трудное для страны время я по призыву партии был направлен в Особый отдел ВЧК в распоряжение товарища Дзержинского. До 1927 года я работал в Особом отделе, а в 1927 году я перешел на работу в Оперативный отдел. С 1919 по 1952 год я прошел путь от рядового сотрудника до генерала.

В 1927 году в здание комендатуры на Лубянке была брошена бомба. Я в это время находился в Сочи в отпуске. Начальство срочно вызвало меня и поручило мне организовать охрану Особого отдела ВЧК, Кремля, а также охрану членов правительства на дачах, прогулках, поездках и особое внимание уделить личной охране т. Сталина. До этого времени при т. Сталине находился только один сотрудник, который сопровождал его, когда он ездил в командировки. Это был литовец Юсис. Вызвал Юсиса и на машине отправился с ним на подмосковную дачу, где обычно отдыхал т. Сталин. Приехав на дачу и осмотрев ее, я увидел, что там царил полный беспорядок. Не было ни белья, ни посуды, ни обслуживающего персонала. Жил на даче один комендант.