Царь, сам нередко сознающий себя агнцем среди волков, хорошо понимал тяжелое положение премьера. Чтобы повысить авторитет своего независимого министра и тем самым уберечь от правых «хищников», Николай II публично отмечает его заслуги. 6 декабря 1906 г. премьер-министр был пожалован гофмейстером Двора Его Императорского Величества. Для Столыпина повышение придворного звания было настоящим царским подарком. Он больше дорожил не государственными, а придворными чинами. По этой причине премьер не хотел становиться тайным советником, так это лишило бы его придворного звания (до назначения гофмейстером он был камергером). Новый придворный чин находился в III классе по Табели о рангах и соответствовал чину тайного советника[288].
Когда 1 января 1908 г. П.А. Столыпину была пожалована должность статс-секретаря его Императорского Величества. Чин статс-секретаря являлся высшим гражданским почетным званием, которое давалось исключительно чиновникам, занимавшие верхние строки Табели о рангах. Новая должность повышала авторитет премьера, отныне все его распоряжения могли расценивать как проявление воли императора[289](курсив мой. – Д.С. ). Николай в рескрипте по поводу повышения Столыпина в чине отметил: «В лице вашем Я нашел выдающегося исполнителя Моих предначертаний (курсив мой. – Д. С. )»[290]. Тем самым царь публично подчеркнул свою ответственность за проводимый правительством курс. Это могло немного урезонить правых.
29 марта 1909 г. был опубликован именной высочайший рескрипт: царь выражал Столыпину «сердечную признательность за (…) неусыпные и для страны столь полезные труды» и жаловал кавалером ордена Белого Орла; при этом отмечалась «даровитая и проникнутая любовью к Отечеству деятельность» премьера[291]. Новая награда была дана премьеру вне принятых правил: не дожидаясь пятилетнего срока и минуя следующий в наградной иерархии орден[292], что было знаком благорасположения царя. Поддержка царя проявляюсь и в иных формах. Зимой 1910 г. государь лично защитил премьера от нападок великого князя Николая Николаевича, известного своими правыми взглядами. Князю пришлось дважды извиняться перед Петром Аркадьевичем за грубости, сказанные в Комитете государственной обороны, где он был председателем[293]. «Удивительно… резок, упрям и бездарен, – говорил о нем близким Столыпин. – Понять, что нам нужен сейчас только мир и спокойное дружное строительство, он не желает и на все мои доводы резко отвечает грубостями. Не будь миролюбия государя, он многое мог бы погубить»[294].
Царь и Столыпин планировали еще более потеснить правые силы, предполагая назначить на министерские посты представителей либеральной оппозиции. Но здесь их ожидало разочарование. Либеральное общество, на все лады критиковавшее самодержавный режим, отказалось от созидательной работы в новом правительстве. Этот отказ, казалось, ставил под сомнение и саму возможность Столыпина осуществлять реформаторский курс. Реформы без реформаторов?! В июле 1906 г. государь пишет записку Столыпину: «Принял Львова, Гучкова. Говорил с каждым по часу. Вынес глубокое убеждение, что они не годятся в министры сейчас. Они не люди дела, т. е. государственного управления, в особенности Львов. Поэтому приходится отказаться от старания привлечь их в Совет мин. Надо искать ближе. Нечего падать духом»[295].
Первая Дума не родила «богатырей мысли и дела», однако Николай II и Столыпин надеялись, что новая – вторая по счету – Дума не будет держаться особняком от кадрового вопроса. Установление диалога с народными представителями было вновь поручено Столыпину. Понимая всю трудность предстоящей задачей, царь старается ободрить премьера. 20 февраля 1907 г. он напишет Столыпину такие строки: «Благодарю вас, Петр Аркадьевич, за донесение о состоявшемся открытии Думы. По-моему, лучше, что уже выбран председатель, – все-таки меньше неопределенности. Поведение левых характерно, чтобы не сказать неприлично. Вероятно, завтра придется принять Головина. Будьте бодры, стойки и осторожны. Велик Бог земли русской. Николай»[296].
Первое выступление Столыпина перед II Государственной думой с изложением правительственной декларации реформ и последующая за ней вторая речь министра, завершенная знаменитыми словами «Не запугаете» произвели огромное впечатление на государя. На следующий день после выступления 7 марта 1907 г. в адрес премьера царь отослал телеграмму. «Глубокоуважаемый Петр Аркадьевич! – говорилось в ней. – Прочитал Вашу декларацию и вторую речь. Я пришел в восторг и не мог удержаться от потребности сердца и души Вам это высказать. Помоги и храни Вас Бог. Искренно, глубоко Вас уважающий Николай». За первой телеграммой вскоре последовала и вторая. Царь продолжал восхищаться ясным и убедительным словом Столыпина: «Вчера при докладе А.П. Извольский (министр иностранных дел. – Д.С. ) сообщил мне подробности заседания Государственной думы… Вечером я получил Ваше письмо и стенографическую речь после дерзких вызовов и прочел ее в тиши моего кабинета с волнением и удовольствием. Благодаря Вам, наконец, я услышал громкое и решительное слово со стороны правительства в отпоре всяким наветам и лжи»[297].
Надежды на вторую Думу не оправдались, и только в третьей Думе лед недоверия между премьером и депутатами наконец-то тронулся. Дума пошла за Столыпиным, правда, вопрос о назначении ее представителей на министерские должности был на время отложен. Радуясь успеху выступлений своего премьера в III Государственной думе, царь писал матери: «Это его подбодрит и всех хороших и даст ему самому энергию и уверенность в себе»[298].
Слова ободрения продолжали звучать и позже. В записке от 30 декабря 1907 г. по поводу ряда конкретных дел приписка: «Желаю и Вам, Петр Аркадьевич, здоровья, бодрости души и тела и всякого успеха в 1908 году»[299].
Поддержка царя, его благожелательный настрой помогли раскрыться творческому потенциалу Столыпина. Это был своего рода духовный капитал, вложенный царем в перспективного человека. «…Принял Столыпина, – записал Николай II у себя в дневнике на второй день после его назначения премьером, – от первых шагов его получил самое лучшее впечатление»[300].
Согласно закону русское правительство имело полуавтономный статус: решения принимались большинством голосов, и только в исключительных случаях, когда правительственное меньшинство поддерживал лично государь, большинство уже не имело решающего значения[301]. Мало того, соединение двух ключевых постов – министра внутренних дел и председателя правительства – в одном лице означало, что в правительстве не осталось никого, кто мог бы предложить альтернативу столыпинскому курсу. Былое противостояние двух всесильных министров – Витте и Плеве – теперь уже не могло повториться. Кроме того, в условиях становления представительных органов власти: Государственной думы и Государственного совета, Совет министров еще более усилил свое влияние, став законотворческим органом[302] и координатором работы обеих палат. Естественно, что выдержать такую мозговую нагрузку мог только достаточно свободный в действиях, не скованный волей самодержца исполнительный аппарат.
