Ознакомительная версия.
В беседе с ректором МГУ Виктором Антоновичем Садовничим я не мог не вспомнить о знаменитом выпускнике университета:
– За год до запуска первого искусственного спутника Земли президент Академии наук М. В. Келдыш собрал совещание, на котором попросил высказать предложения по космическим исследованиям. Профессора МГУ стали лидерами: их эксперименты были очень интересными. И они были осуществлены уже на втором спутнике. Радиационные пояса Земли могли носить имя академика С. Н. Вернова – он ведь открыл их!
– Начиная с 1945–1946 гг. в Московском университете появился интерес к внеземным исследованиям. Ученые Института ядерной физики МГУ, где работал Сергей Николаевич Вернов, были наиболее продвинуты в этой области. Но и на мехмате Дмитрий Евгеньевич Охоцимский, Александр Юльевич Ишлинский, Алексей Антонович Ильюшин, Леонид Иванович Седов, Георгий Иванович Петров и другие ученые были ориентированы на космические исследования. Именно это во многом обеспечило наши выдающиеся успехи в первый период космической эпохи. Но, конечно же, первым следует назвать выпускника МГУ Мстислава Всеволодовича Келдыша. В яркой личности Мстислава Всеволодовича Келдыша гармонично сочетались замечательный ученый, блестящий инженер и выдающийся организатор… Возможно, в XXI веке не будет больше ученых, равных ему как в современной математике, так и в механике и технике… В 1966 году на Всемирном математическом конгрессе в Московском университете я находился на 15-м этаже, где мы рассказывали какие-то свои первые научные результаты по несамосопряженным операторам. В аудиторию неожиданно зашел Мстислав Всеволодович. Для нас он тогда был как икона. Он взглянул на доску, сразу же сделал ряд замечаний, из которых следовало, что все это он глубоко продумал и хорошо знает. И эта сцена – его приход в аудиторию, где докладывали молодые аспиранты, и его замечания к написанным формулам на доске по ходу до сих пор живо представляется мне. Этот случай произвел на меня очень глубокое впечатление.
– А потом вы общались с ним?
– Да, у меня есть своя история отношений с этим великим ученым и человеком. Его блестящая работа по несопряженным операторам стала для меня своеобразной путеводной звездой. Он опубликовал короткое исследование, но это было открытие нового направления. Я работал в этой области – сначала кандидатская диссертация, потом докторская. Очевидно, Келдыш запомнил мой доклад на конгрессе, так как вскоре пригласил меня в ученый совет своего института. Обыкновенно он сажал меня рядом. Я был поражен, как он ведет заседание, как он глубоко проникает в суть каждой проблемы. В моей биографии эти встречи с М. В. Келдышем остались навсегда. В университете мы чтим его память. Как математик – я об этом сужу профессионально – он входит в плеяду величайших математиков XX столетия. Он – один из первых.
1946 год. М. В. Келдыш избран академиком
Но вновь возвращаемся в прошлое:
Ни одна отрасль техники не встречается с таким обилием опасных вибраций, как самолетостроение. Впервые со всей остротой проблема вибраций в самолетостроении встала в 30-х годах – времени броска авиации по росту скорости. При испытаниях опытных образцов самолетов на скоростях, близких к максимальной, начали происходить спонтанные разрушения конструкции или отдельных ее частей. Если летчикам удавалось спастись, они могли только заявить, что разрушению предшествовала внезапная интенсивная тряска – флаттер. Быстро нарастая, иногда в течение 1–2 секунд, она ломала самолет.
На лекции в МГУ
В группе, созданной в ЦАГИ, Келдыш быстро занял лидирующее положение. Надлежало разобраться, почему самолеты разрушаются. Причин высказывалось множество – и у нас, и в зарубежных журналах. М. В. Келдышу и другому старшему инженеру группы, Е. П. Гроссману, удалось сравнительно быстро создать простую теорию явления, которую можно было использовать в конструкторских бюро. Да, это был первый шаг, но он должен был помочь авиаконструкторам в создании более надежных машин.
«Занятная ситуация получилась с Келдышем (ему было тогда двадцать лет), – вспоминал Михаил Алексеевич Лаврентьев, учитель, друг, соратник и коллега Келдыша. – После того как Келдыш был зачислен в штат сотрудников ЦАГИ, об этом узнал Н. Н. Лузин. При встрече с отцом Келдыша (они были хорошо знакомы по совместной работе в Иваново-Вознесенске) он начал выражать сочувствие по поводу постигшей его сына беды. Келдыш-отец забеспокоился и спросил: что же случилось? Ответ Лузина: «Ваш сын попал к Лаврентьеву, который его погубит – уведет вашего сына, очень способного к большой математике, в прикладную математику на мелкие задачи». Опасения Лузина оказались напрасными. Собранная в ЦАГИ сильная группа молодых теоретиков удачно сочетала занятия большой математикой с решением чисто технических задач… В ЦАГИ было решено огромное количество проблем первостепенного значения для развития авиационной техники: вибраций (М. В. Келдыш), больших скоростей (С. А. Христианович), глиссирования (Л. А. Седов), удара об воду и подводного крыла (М. В. Келдыш и М. А. Лаврентьев). При этом было получено много важных фундаментальных выводов о свойствах движения жидкостей и газов».
С академиком И. М. Виноградовым
К сказанному Лаврентьевым надо обязательно добавить, что все эти работы помогли создать новое вооружение, новые взрывчатые вещества, новые самолеты, корабли и подводные лодки – все то, без чего нельзя было победить в Великой Отечественной войне. Все молодые ученые, которых перечислил Лаврентьев, стали действительными членами Академии наук и известными в стране людьми, отмеченными высшими правительственными наградами.
Но все это будет гораздо позже, а пока идет сражение с флаттером.
Надо ли говорить, что исследования и рекомендации молодых ученых были приняты в штыки?
Это ведь так очевидно! Их мгновенно обвинили в невежестве, более того, во вредительстве. Донос был направлен в ЦК ВКП(б). Группу обвиняли в «неправильных, наносящих вред стране действиях». Так как о флаттере даже крупные ученые не знали, то можно было ждать жестких решений. Тем более что биография у Келдыша была «не очень чистой» – есть родственники за рубежом, из дворян, в семье репрессированные…
К счастью, в отделе науки ЦК работали хорошие специалисты. Они понимали, что выход из критической ситуации нужно искать в расчетах и моделировании, которыми как раз и занималась группа в ЦАГИ. И тут на помощь пришли главные конструкторы, с которыми постоянно встречался Келдыш. Его поддержали и А. Н. Туполев, и С. А. Лавочкин.
Время было тяжелое, однако работа ученых показывала, что на них можно положиться. Если в авиации Германии за восемь лет случилось около 150 аварий и катастроф с опытными самолетами из-за флаттера, то у нас ни одного случая!
В 1942 году Келдышу и Гроссману была присуждена Сталинская премия 2-й степени «за научные работы по предупреждению разрушений самолетов».
Через четыре года – новая Сталинская премия. Теперь уже за монографию «Шимми переднего колеса трехколесного шасси».
Между этими двумя событиями пролегла целая война – Великая Отечественная…
Из воспоминаний Станиславы Валерьяновны Келдыш:
«В октябре 1941 г., когда в Москве уже было очень тревожно, Мстислав Всеволодович прибежал домой страшно взволнованный: «Ничего не бери, собирай ребят и поехали. Возьми коляску». Мы в коляску положили керосинку и еще кое-что необходимое. Он торопился, потому что состав вскоре отправлялся, и мы всю дорогу бежали, чтобы успеть в поезд. Уезжали мы из Жуковского от ЦАГИ то ли в Казань, то ли в Новосибирск. Только прибежали, поезд тронулся. Коляску нам поднять в вагон-теплушку не удалось, а Верочка (младшая сестра Славы) садилась в вагон уже на ходу с нашей помощью. Мы уехали всемером: моя мама, Верочка, мы со Славой и трое наших детей – маленькому Пете было 2,5 месяца, Светочке – 3 года и Бэлле (моей дочери от первого брака) – 13 лет…
В Казани поезд остановился, и нам неожиданно говорят: «Выгружайтесь, приехали». Казань забита эвакуированными. Наверное, неделю все приехавшие цаговцы жили в огромном спортивном зале Казанского авиационного института. Перегородки делали, развешивая простыни и одеяла. Спали рядышком. Нам было очень тяжело с грудным ребенком. Мстислав с утра до вечера пропадал на работе…
В какой-то момент тяжело заболел Петя. С подозрением на менингит мы с ним попали в больницу, где лечил детей известный профессор. На девятый день у Пети развилось двустороннее воспаление легких. Он почти не ел, был синюшным, а я круглые сутки через 5 минут по часам с трудом сцеживала ложечку грудного молока, силой раскрывала ему ротик и сливала молочко. Нянечки меня жалели: «Да. Поспала бы ты, мама. Что ты его все кормишь?» Когда дело пошло на поправку, профессор сказал мне, что именно грудное молочко Петю и спасло…
Ознакомительная версия.
