Его детство прошло в Персии, где отец занимал должность российского консула. В 1923 году, после Октябрьской революции в России, вся его семья эмигрировала во Францию. Там католическая церковь предложила стипендии для русских детей, но при этом предполагалось, что они, конечно, станут католиками. «И я помню, как я встал и сказал маме: уйдём, я не хочу, чтобы ты меня продавала», – писал в своей книге «О встрече» митрополит Антоний.
Он видел своих товарищей католиков и протестантов в жизни и был из-за этого также очень антицерковно настроен. Но как-то в детском лагере, когда ему было 13 лет, его очень озадачила одна вещь. Никто из ребят не мог объяснить то, что у священника, находящегося в лагере, хватало любви на всех. «У него просто была через край сердца изливающаяся любовь». Для юноши это была загадка – почему чужой человек любит его и других, тоже совершенно ему чужих людей.
В 14 лет с Андреем (после рукоположения в священника он получил новое имя Антоний) случилась совершенно неожиданная вещь – он испугался счастья, которое испытал, когда вся семья смогла вместе жить, и у них появилось своё жилье. «Вдруг мне представилось, что счастье страшнее того очень тяжёлого, что было раньше, потому что когда жизнь была сплошной борьбой, самозащитой или попыткой уцелеть, в жизни была цель: надо было уцелеть вот сейчас, надо было обеспечить возможность уцелеть немножко позже, надо было знать, где переночуешь, надо было знать, как достать что-нибудь, что можно съесть… А когда вдруг оказалось, что всей этой ежеминутной борьбы нет, получилось, что жизнь совершенно опустела»[3].
Он был не согласен на бессмысленное счастье и дал зарок, что если не найдёт смысла жизни, то покончит жизнь самоубийством. И когда решение уже созрело, то удерживали его от этого поступка лишь фразы отца, сказанные ему о том, что страшнее всего потерять честь, «единственное, что имеет значение, ради чего ты живёшь и для чего ты готов умереть».
Однажды вместе с мальчиками, с которыми он играл в волейбол, его пригласили на духовную беседу со священником. Отец Сергий Булгаков рассказывал о Христе, Евангелии, где говорилось о кротости, смирении как о лучших человеческих качествах. Андрея это привело в ярость – неужели эти рабские качества, как считали многие люди, проповедует Евангелие? Андрей решил проверить, так ли это? Попросил у мамы Евангелие, обнаружил, что их целых четыре, и выбрал самое короткое – Евангелие от Марка. И тут произошла совершенно непостижимая встреча – «между началом первой и началом третьей глав» он вдруг почувствовал, что по ту сторону стола, тут, стоит Христос… чувствами он ничего не ощущал, смотрел перед собой и ничего не видел… но было «самое яркое сознание, что тут стоит Христос, несомненно. Значит, Христос воскрес и, значит, все, что о Нем говорят, – правда»… Значит, все Евангелие правда. Митрополит Антоний писал, что с ним случилось то же, что произошло и у ранних христиан, «которые обнаруживали Христа и приобретали веру не через рассказ о том, что было от начала, а через встречу с Христом живым, из чего следовало, что распятый Христос был тем, что говорится о Нем, и что весь предшествующий рассказ тоже имеет смысл»[4].
Жизнь приобрела для него смысл. Мир преобразился. При чтении Евангелия его глубоко поразило «уважение и бережное отношение Бога к человеку; если люди готовы друг друга затоптать в грязь, то Бог этого никогда не делает», Бог так умеет любить, что готов разделить все без остатка, чтобы спасти человека. «Нашего Бога, христианского Бога, можно не только любить, но можно уважать; не только поклоняться Ему, потому что он – Бог, а поклоняться Ему по чувству глубокого уважения»[5].
Так будущий митрополит Антоний приобрёл веру, вошёл в Церковь, стал молиться и решил стать врачом: «буду себя содержать, а может быть, и бедным помогать… будучи врачом, можно всю жизнь быть христианином, это легко в таком контексте: забота, милосердие».
Был у владыки и трудный период – учёба в университете – в Сорбонне на естественном, а потом на медицинском факультете. Когда надо было выбирать или книгу, или еду… дошёл до истощения – мог пройти шагов пятьдесят, а потом садился на асфальт, отсиживался и шёл до следующего угла. Но была цель, ради которой владыка трудился.
Приняв монашеский постриг, он ушёл на фронт. В «Автобиографических заметках» Антоний Сурожский писал: «Знаете, когда дело доходит до жизни и смерти… под знаком жизни и смерти появляется новая иерархия ценностей: ничтожные вещи приобретают какую-то значительность, потому что они человечны, а некоторые большие вещи делаются безразличными, потому что они не человечны. Скажем, я занимался хирургией, и, помню, мне ясно было, что сделать сложную операцию – вопрос технический, а заняться больным – вопрос человеческий, и что этот момент самый важный и самый значительный, потому что сделать хорошую техническую работу может всякий хороший техник, но вот человеческий момент зависит от человека, а не от техники. Были, например, умирающие; госпиталь был на 850 кроватей, так что было довольно много тяжело раненых, мы очень близко к фронту стояли; и я тогда, как правило, проводил последние ночи с умирающими, в каком бы отделении они ни были… В этот момент технически вы совершенно не нужны; ну, сидишь с человеком – молодой, двадцати с небольшим лет, он знает, что умирает, и не с кем поговорить. Причём не о жизни, не о смерти, ни о чем таком, а о его ферме, жатве, корове – о всяких таких вещах. И этот момент делается таким значительным, потому что такая разруха, что это важно. И вот сидишь, потом человек заснёт, а ты сидишь, и изредка он просто щупает: ты тут или не тут? Если ты тут, можно дальше спать, а можно и умереть спокойно… Помню одного солдата, немца, – попал в плен, был ранен в руку, и старший хирург говорит: убери его палец (он гноился)…немец сказал тогда: «Я часовщик». Понимаете, часовщик, который потеряет указательный палец, это уже конченый часовщик. Я тогда взял его в оборот, три недели работая над его пальцем, а мой начальник смеялся надо мной, говорил: «Что за дурь, ты в десять минут мог покончить со всем этим делом, а ты возишься три недели – для чего? Ведь война идёт – а ты возишься с пальцем!» А я отвечал: да, война идёт, и потому я вожусь с его пальцем, что это настолько значительно, война, самая война, что его палец играет колоссальную роль, потому что война кончится, и он вернётся в свой город – с пальцем или без пальца»[6].
По мнению Антония Сурожского, главной и самой важной заботой человека является построение его души, остальное всё второстепенно. Когда он решил учиться в университете на медицинском факультете и сделать медицинскую карьеру, получить научную степень, его духовник сказал, что это чистое тщеславие. «Ты слишком преуспеваешь, слишком доволен собой, ты становишься звездой – брось всё». Так отец Афанасий предупреждал об опасности возгордиться и быть довольным собой.
В 1949 году, по слову французского православного священника, которого Антоний Сурожский встретил на православном англиканском съезде в Англии и которому верил, он бросил медицину. Тот сказал: «Вы нам здесь нужны… делайтесь священником и переходите в Англию».
Вся остальная часть жизнь митрополита Антония была исполнением евангельских истин: он не только за всех молитвы возносил, служил примером, словом вдохновлял, но любовью и заботой поддерживал свою паству. В нём всегда была подчёркнутая простота во всем, которая не могла скрыть настоящего благородства во всем облике владыки. По его мнению, «любовь сильнее смерти».
Митрополит Антоний Сурожский скончался в Лондоне в 2003 году. А в декабре 2000 года, за три года до его смерти, пресс-секретарь Донской метрополии города Ростова-на-Дону Игорь Петровский встретился с митрополитом – «одинаково великим как в своём слове, так и в своём молчании» и взял у него интервью. Позже ростовский пресс-секретарь писал: «На какие средства жил Антоний Сурожский, почти никто не знает. Но прихожане заботились о нем, оставляли пакетики с продуктами у его келии». Митрополит Антоний был доволен, что живёт скромно: «Я рад этому и я могу быть спокоен». «Каждый день нужно делать что-то для других, в остальном Христос позаботится о вас», – митрополит Антоний Сурожский не только верил в это, но и жил по этой вере. На прощание он сказал Игорю Петровскому: А знаете, я ведь в семь лет уехал из России и получил образование во Франции, но я не француз. Сейчас я давно живу в Англии, но я не англичанин. Я очень счастлив, что остался русским[7].
Живя в Великобритании, он оставался истинно русским человеком не только по национальности, но и по своему духу. Быть русским всегда означало – помоги другому, имей чистую совесть, любовь – к Богу и людям, к вещам – беспристрастие.
Таким был митрополит Антоний Сурожский. Он говорил о том, что люди призваны «войти в мир кротостью, любовью… готовностью все отдать, чтобы другой обогатился надеждой, чтобы он поверил в любовь». Потому что любовь, как солнце, согревает и освещает нашу жизнь. Нет ничего сильней всепобеждающей любви.
