— Бедные люди, я бы тоже не смог так жить, — покачал головой официант.
— Мне пора. Ариведерчи, Антонио! — Отто положил на стол деньги.
— Я всегда на месте, если понадоблюсь, — кивнул Антонио. — Вы меня огорчили историей про немцев, но знайте, теперь у вас в Камерино есть верный друг.
Отто улыбнулся и пожал парню руку. Он любил итальянцев с их детскостью, искренностью, порывистостью, забывчивостью и открытостью. Как говорится, для того, чтобы стать другом на севере, надо спасти человеку жизнь, а на юге достаточно дать прикурить.
Дорогие светлые ботинки Отто утопали в дорожной пыли. Разрушенная церковь медленно приближалась к нему, а он медленно приближался к церкви. На улице было по-прежнему пусто, как бывает днем в маленьких итальянских городках.
Антонио оказался прав, местные устали жить среди остатков былой роскоши. Они ценили уникальные развалины церкви только в той мере, в которой она привлекала кошельки туристов.
Сегодня церковь не интересовала никого, кроме Отто. Он достал из сумки фотоаппарат, сфотографировал ее с разных ракурсов. Зашел внутрь. Мягкая поступь его шагов не разбудила дремавшую у входа пожилую нищенку, отчаявшуюся получить от туристов монетку.
Отто не наведывался в Камерино с тех пор, как закончил школу Данте Алигьери. И с раздражением отметил, как сильно разрушилась церковь за эти годы и что никто не задумывается, насколько еще хватит ее руин, хотя бы для привлечения туристов.
Потом споткнулся, сел на груду обвалившихся кирпичей, снял ботинок и вытряс из него натиравший ногу камушек. А когда выходил, кашлянул. Нищенка открыла глаза и окутала его профессионально слезливым взором.
Отто бросил монетку в ее жестяную банку от леденцов и вышел на улицу, чтобы сфотографировать церковь сзади.
Его пьянили изысканная пустая улочка, невероятно красивый профиль развалин, горный воздух и анисовый ликер «Варнелли».
Но Отто стряхнул все это, как абсентовое наваждение, и тихо сказал самому себе:
— Отпуск закончился, предстоит увлекательное и небезопасное приключение!
Глава вторая
МАЛАВИ, БЛАНТАЙР
Прежде Отто никогда не был в Малави. Не видел ее лесов, ежегодно восстающих из пепла после летних пожаров, устраиваемых лакированными пальмовыми листьями, сыплющими солнечных зайчиков в сухую траву.
Не сталкивался с буйством местных акаций, смоковниц, тунгов и жакаранды, не проезжал мимо зарослей тростника и папируса у болот, кишащих кровососущей нечистью. Не вдыхал сладости эвкалиптовых и свежести олеандровых рощ. Не ронял шляпу, задирая голову на пятнадцатиметровые мопане и баобабы.
Прежде Отто считал, что отлично знает и чувствует Африку, но только сейчас понял, что квинтэссенция Черного континента — его юг. Словно небесный диспетчер театрально преувеличил здесь краски, природу, богатства недр, энергетику земли и человеческих эмоций.
Блантайр считался финансовым и торговым центром Малави, здесь проживало около двухсот тысяч человек.
По дороге Отто был потрясен видом из окна машины — по сочно-зеленым лесам разгуливали львы, слоны, антилопы, зебры, жирафы, бегемоты, буйволы, двурогие носороги, дикие свиньи, леопарды. Словно дорога пролегала не по стране, а по многокилометровому зоопарку. Правда, и запax стоял как в зоопарке.
Отто выбрал отель с хорошей репутацией. Вид из окна, к сожалению, не напоминал вида из окна машины, а был простеньким эпизодом из жизни колонизаторской резервации.
Зато в номере стояла тяжелая старинная мебелью, обтянутая яркой местной тканью, ванная была оформлена в игривом стиле ванных комнат Людовиков, на полу лежали шкуры, а в антикварной фарфоровой вазе топорщились угрожающие желто-черные цветы.
Столы в ресторане хрустели безупречно накрахмаленными скатертями; а сигарная комната с мелкими околосигарными игрушками, в которые так любят играть богатые мужчины, словно целиком прилетела на самолете из Лондона.
О том, что ты в Африке, напоминал в отеле только рабский взгляд обслуживающего персонала. У черной прислуги в Европе взгляд был не такой.
Служащий за конторкой сразу же выдал Отто, как богатому постояльцу, приглашение в клуб для белых. Клуб располагался в помпезном особняке. Все годы колонизации белые прятались в подобных клубах от буйной южноафриканской реальности, пытаясь вести привычный европейский образ жизни.
Они старались не обращать внимания на неожиданности малавийской политической ситуации 1979 года, считая ее играми дикарей, не пересекающимися с их комфортным бытом. Примерно как взрослые не обращают внимания на возню в детской, и не заглядывают туда, пока из щели не повалит дым или не раздастся громкий плач.
Проехав множество неспокойных африканских стран, Отто отчетливо понимал, что перестрелки ведутся настоящими, а не холостыми патронами. И рисковал только потому, что в горячих точках люди как-то особенно отчаянно покупали новые вещи, словно пытаясь схватить сегодня то, что завтра может им не понадобиться вовсе.
Как опытный коммерсант, Отто знал, что пятна крови лучше всего выводить с помощью машин — химчисток нового поколения. И начал в Блантайре с клуба для белых потому, что только такой клуб давал возможность сориентироваться, оценить местный рынок и завести полезные знакомства.
Он проводил в клубе целые дни и потихоньку становился своим. С ним начали здороваться, опекать и давать советы по продвижению химчисточного бизнеса, а это было главным условием успеха в незнакомой стране.
Вот и сегодня после переговоров с потенциальным покупателем Отто пришел в клуб в отличном настроении. Потенциальный покупатель хотел, чтобы его убеждали в необходимости новых машин химчистки и рассказывали историю чистой одежды с того самого часа, как в шестом веке до нашей эры финикийцы и галлы научились варить мыло из козьего жира и древесной золы…
Отто с удовольствием читал лекции по истории возникновения химической чистки, утешая себя тем, что если человек после этого не приобретает у него машину, то хотя бы получает полезные знания. Он много лет тренировал интуицию, но так и не научился определять реального покупателя с первой встречи.
Зайдя в клуб, Отто обошел столы для карточных игр и рулетку. Жужжание потолочных вентиляторов, стук стаканов у барной стойки, треньканье шарика рулетки, громкие разговоры на английском и немецком создавали полное ощущение Европы.
Отто выбрал столик, сидя за которым можно было видеть эстраду. Там за хорошо настроенным роялем сидел пожилой белый пианист в смокинге, а немолодая черная женщина необъятных размеров в платье с блестками пела под Эллу Фицджеральд.
