— Пора домой, — сказала она. — Надо сходить в спортзал.
— Надоела роскошь? — спросил я. Она вздохнула. Я, как обычно, попытался угадать, о чем она думает. — А, понял. Вам неуютно на яхте, вам кажется, что он следит за каждым вашим шагом.
— Верно. Я хочу домой.
О том, что она неожиданно решила отправиться в Париж, я услышал от нее 29 августа. Она звонила с яхты «Джоникал». Это был один из последних шести звонков, которые зафиксировал ее телефон.
Я сидел на полу в гостиной в доме моего шурина Питера Косгроува в Фарндоне. Он жил всего в квартале от нашего первого дома, который мы купили как раз той весной в качестве летней виллы. Остальные — Мария, мальчики, Питер, его жена Сью и их дочери Клер и Луиза — были в кухне. Я уже сорок минут разговаривал по телефону с принцессой, и их разобрало любопытство, о чем можно говорить так долго.
Во время этого разговора она сказала, что прилетит позже, чем собиралась. Изначально предполагалось, что она вернется в Лондон в субботу 30 августа, чтобы встретить детей, которые приедут на следующий день — в воскресенье.
Но Доди нужно было в Париж, «по делам», как он ей сказал. Она не хотела с ним ехать, но он снова ее уговорил.
— Придется съездить в Париж, но, честное слово, в воскресенье я вернусь, — говорила она. — Кстати, знаешь, где я сейчас?
Я попытался угадать: на острове Сардиния?
— Нет, в Монако. И могу поспорить, что ты не угадаешь, куда я пойду завтра.
Я предположил, что в хороший ресторан.
— Нет. Я пойду на кладбище. Хочу сходить на могилу принцессы Грейс. Для меня это очень важно.
В 1982 году она была на похоронах принцессы и с тех пор ни разу не посетила ее могилу.
— Принесу цветы и скажу несколько слов, — добавила она.
Потом она снова заговорила о делах; строила планы, давала указания: записать детей на понедельник к мистеру Куэлчу (портной Уильяма и Гарри), примерка у Арма-ни 4-го сентября. Потом спросила, что записано в ежедневнике. Я сказал, что там обед с Ширли Конран и сеанс у ароматерапевта Сью Бичи. У нее будет много свободного времени, и она сможет провести его с детьми.
Когда наш длинный и увлекательный разговор подходил к концу, принцесса сказала:
— Жду не дождусь, когда увижусь с друзьями, а Главное — с детьми. Нам с тобой надо многое обсудить, так что смотри, не опаздывай! Встретимся, я тебе много чего расскажу.
Мои родственники уже звали меня из кухни.
— Пол, ты можешь пообещать мне одну вещь? — спросила она
— Конечно.
— Обещай, что будешь на месте, — весело попросила она, и я рассмеялся: как я могу не быть на месте или опоздать? — Все равно обещай! — потребовала она. — Обещай!
Я совсем развеселился:
— Ладно, ладно, если вам так хочется: обещаю быть на месте.
Принцесса рассмеялась. А из кухни донесся дружный хохот моих родственников. До меня не сразу дошло, как пикантно звучит моя последняя реплика. Но я на всю жизнь запомнил эту фразу. Это моя обязанность: быть там, где я ей нужен, — и я никогда не подведу, даже если все остальные отвернутся от нее.
— Отлично! — ответила принцесса. — До встречи.
Это был мой самый последний разговор с принцессой.
ВЗРОСЛЕНИЕ
Поздно вечером двухэтажный автобус медленно взбирался по крутой узкой дороге в родной шахтерский поселок в благословенном крае — Дербишире. Похожий на пьяного шахтера, который, пошатываясь, возвращается домой из паба, автобус, казалось, не слишком спешил к своей последней остановке. В воздухе витал знакомый запах серы и дегтя из шахт, перемешанный с дымом костров. Был канун праздника Гая Фокса, около 11 ночи 1956 года.
На нижнем этаже автобуса виднелась одинокая фигура женщины в черных круглых очках. Это была Сара Кёрк. На голове у нее была черная дамская шляпка, в руках — сумочка. Она считала остановки, дожидаясь, когда можно будет сойти в шахтерском поселке Грассмур. Там она перейдет через шоссе, которое делит поселок на две части, спустится по мощенной булыжником улочке до Чапел-роуд, свернет направо и окажется перед домом № 57. Она замечательно провела свободный вечер, выпив пару бокалов пива в пабе «Под вязом», что находится в трех милях отсюда в Клэй-Кроссе.
В субботу вечером можно было повидаться со старшенькой из восьмерых детей, Долли. А еще можно было немного отдохнуть — она всю неделю ухаживала за своим больным мужем Уильямом, шахтером: у него легкие были забиты угольной пылью из-за того, что он всю жизнь провел под землей в шахте Грассмур. Сара всегда уходила из паба примерно в это время, чтобы успеть на автобус до Честерфилда. Муж ждал ее дома примерно к четверти двенадцатого, он хотел, чтобы жена поскорее вернулась. Когда автобус затормозил, Сара взяла перчатки, надела их и встала. Ну вот. Почти дома. Она вышла из автобуса и стала обходить его слева. Пар изо рта напоминал в холодном воздухе сигаретный дым. Из-за громады автобуса слева она не заметила мотоцикла. Он врезался в нее и подбросил в воздух. Это произошло вскоре после четверти двенадцатого.
Сара Кёрк была моей бабушкой, которую я никогда не видел. В тот самый вечер она умерла на мостовой, в самом начале улицы, мощенной булыжником, — именно на этой улице я и буду играть все детство. У нее было сразу несколько травм головы. Ей было шестьдесят три года.
И именно этот ужасный случай, эта страшная трагедия, произошедшая за два года до моего рождения, оказалась переломным моментом. Благодаря ей мои родители поженились, а их женитьба, в свою очередь, круто переменила тот мир, в котором я родился.
Дедушка Уильям Кёрк, больной пневмокониозом в последней стадии, услышал шорох женских шагов по брусчатке, а потом лязг дверной задвижки. Золотые карманные часы, его гордость, показывали десять минут двенадцатого. Сара должна прийти через пять минут.
Кто-то поднялся по лестнице, и из-за двери выглянуло лицо, которое он так любил. Это была его младшая дочка — моя мать. Берил Кёрк села в ногах дедушкиной кровати и стала рассказывать ему о своем замечательном свидании с каким-то парнем из соседнего поселка Винджерворт. Она была первой девушкой Грэма Баррела.
А мой отец, которому тогда был двадцать один год, в это время шел домой — ему предстояло пройти две мили — по темной и узкой дороге. Его обогнал двухэтажный автобус, направлявшийся в Грассмур.
Отчаянный стук в заднюю дверь дома № 57 на Чапел-роуд сильно напугал отца и дочь. Сосед схватил мою мать за руку: «Несчастный случай! Быстрей! Быстрей!»
Тогда моей маме было всего двадцать. Она вскочила и почти что бегом бросилась на вершину холма. Там ее заметил кто-то из друзей и перегородил путь. Люди не хотели, чтобы она увидела жуткую сцену, но потом, когда ей рассказали, она все равно разразилась истерическими криками.
