Намеренья единый видит Бог.
А. С. Пушкин
18 мая 1989 года в Пекине стояла жара. Но, вероятно, не она, а события, разыгравшиеся на площади Тяньаньминь в связи со студенческими беспорядками, скомкали ритуал проводов советской официальной делегации во главе с М. Горбачевым. Какая-то неловкость царила среди провожавших и отъезжавших. Чувствовалось нетерпение китайцев, которые мечтали только об одном - чтобы поскорее исчезли эти русские и можно было бы навести порядок в собственном доме.
Перед моими глазами стояла незабываемая встреча двух коммунистических реформаторов: советского - М. Горбачева и китайского - Дэн-Сяопина. Сравнение было не в пользу отца советской «перестройки». Дэн-Сяопин предстал мудрым политиком, тонким дипломатом и в то же время человеком большой силы воли. Когда Горбачев пытался высказаться в защиту студентов и демократии, он резко отреагировал, приведя народную пословицу: «На улице иногда появляется мусор, но налетает ветер и все очищает. Так будет и у нас». Да, прав был Софокл: «Много говорить и много сказать - не одно и то же». Я не сомневался, что на следующий же день после нашего отъезда налетит этот ветер на площадь Тяньаньминь и закончится китайская попытка идти по новому, советскому пути.
Шагая к самолету, я думал о непредсказуемых поворотах истории. Что в ближайшем будущем ждет всех нас — страну, правительство, в состав которого я входил, партию, Горбачева? Что принесет еще одно нововведение, навеянное ему А. Яковлевым, - открывающийся через неделю съезд народных депутатов? Вспоминая популистские выступления многих депутатов (и тех, кто составлял серое безответственное большинство, и тех, кто называл себя демократами и для которых съезд представлялся трамплином для завоевания власти и утоления политического тщеславия), я не сомневался в том, что страна стоит перед тяжелыми испытаниями. Что могли сделать те немногие, кто шел на съезд с искренним желанием помочь стране, помочь народу найти правильный путь в будущее? Угнетенное настроение было, несомненно, навеяно и самой атмосферой визита.
Мне нередко приходилось бывать за рубежом с Л. И. Брежневым. Можно многое говорить о нем как о политике и руководителе страны: больше хорошего — в первые годы его работы в качестве Генерального секретаря, больше плохого — в последние годы, хотя это целиком и не зависело от него. Однако надо отдать ему должное: его сугубо деловые визиты за границу, которые, кстати, его тяготили, не шли ни в какое сравнение с амбициозными и грандиозными политическими шоу, которые устраивали P.M. и М.С. Горбачевы.
Помню, как помощники Брежнева А. Александров и А. Блатов убеждали его в необходимости включить по деловым соображениям в список сопровождающих ту или иную персону и как, несмотря на их уговоры, он «кромсал» список делегации.
Когда я попал в Пекин вместе с Горбачевым, меня по разило даже не количество охраны, а число сопровождающих лиц. Кого здесь только не было — писатели и артисты, ученые и общественные деятели, не говоря уж о дипломатах и советниках всех рангов! Чья была идея создания этих «групп поддержки», сказать трудно, возможно, эта выдумка тешила тщеславие Р. Горбачевой (уверен, что не самого М. Горбачева), но не шла на пользу делу.
Видные писатели, артисты, ученые вынуждены были играть роль марионеток, создавая соответствующий фон для главного действующего лица. Конечно, некоторые воспринимали это как честь, признание своих заслуг, как утверждение своего положения и всеми способами пытались попасть в окружение генсека во время его зарубежных вояжей. Но у многих это вызывало раздражение.
Так, во время пекинской встречи как-то ко мне в резиденцию, где остановилась советская делегация, зашли Кирилл Лавров и Леонид Филатов. Их, как и меня, мягко говоря, тяготила та обстановка, которая царила во время визита. Разговор наш был откровенным, в этот вечер было сказано немало нелицеприятных слов...
Перед отъездом из Пекина Горбачевы собрали всю делегацию в своем особняке на прощальный ужин. Полились заздравные речи, вызывавшие порой чувство неловкости. Стыдно стало, когда известный писатель С. Залыгин, которого я всегда считал честным и откровенным человеком, начал льстиво восхвалять заслуги не столько М. Горбачева, сколько его верного товарища, друга и жены Раисы Максимовны. Возможно, эти слова были бы уместны в узком кругу на семейном празднике, но не здесь - в большом, а главное, пестром по составу обществе. Но больше всего меня поразила реакция Горбачевых на подобные выступления. Они воспринимали их как должное, без тени смущения, не чувствуя лицемерия многих из окружающих, Невольно вспомнились те скромные, немного провинциальные Раиса Максимовна и Михаил Сергеевич, которых «коробило» московское высшее общество, в котором они оказались в 1978 году. Господи! Почему большинство людей не выдерживают «испытание властью»?
Минут через двадцать после того, как самолет поднялся в воздух, Горбачев пригласил меня в свой салон пообедать. За столом, кроме него и Раисы Максимовны, сидели А. Яковлев и Э. Шеварднадзе. То ли из-за усталости, то ли из-за пережитых трудных переговоров, но обед быстро закончился. Я уже хотел откланяться, как Горбачев обратился к двум своим самым близким в то время соратникам: «Вы извините, но мне хотелось бы обсудить с Евгением Ивановичем некоторые медицинские проблемы». Мы остались втроем. Меня мучил вопрос: что случилось, о чем хочет поговорить со мной в семейной доверительной обстановке Михаил Сергеевич? Не было сомнений в том, что предмет разговора — не здоровье Горбачевых, которые чувствовали себя прекрасно, и не мои министерские проблемы здравоохранения, которые в последнее время перестали интересовать руководство страны. Так о чем же пойдет речь, тем более что само включение в состав официальной делегации было для меня загадкой: дань ли это старой дружбе, благодарность за советы и поддержку в прошлом или какие-то далеко идущие планы?
Горбачев начал издалека, с воспоминаний о прошлом, поинтересовался, как дела в созданном мной Кардиологическом центре, куда перешла работать его дочь. Раиса Максимовна в восторженных тонах поделилась своими впечатлениями от визита в Китай, подчеркнув, как всегда, заслуги своего мужа. Постепенно разговор перешел в плоскость политических проблем.
Я во все времена — при Брежневе и Андропове, Черненко и Горбачеве — давал себе зарок: оставаться на позициях профессионализма и не лезть в котел политических страстей и борьбы за власть, зная, какие грязь, лицемерие и предательство часто скрываются за красивыми словами и «ореолом» политических лидеров. Но, к сожалению, жизнь иногда непроизвольно бросала меня в сети такой борьбы, причем, откровенно говоря, в некоторых случаях я искренне верил, что все это делается во благо моей Родины, моего народа, и только потом, осознав истину, разочарованный и опустошенный, в очередной раз убеждался в правильности своего зарока.
