В театре в нашем городке гастролировали и прославленные артисты. И теперь еще я слышу голос и вижу глаза Павла Самойлова в «Привидениях» Ибсена: «Мама, дай мне солнца.» Помню, я рыдала. Театр был небольшой, любовно построенный с помощью меценатов города. Первое впечатление от оперы было страшным. Я холодела от ужаса, когда кого-нибудь убивали и при этом пели. Я громко кричала и требовала, чтобы меня увезли в оперу, где не поют. Кажется, напугавшее меня зрелище называлось «Аскольдова могила». А когда убиенные выходили раскланиваться и при этом улыбались, я чувствовала себя обманутой и еще больше возненавидела оперу.
* * *
Впервые в кино. Обомлела. Фильм был в красках (вероятно, раскрашенный вручную, как позднее флаг в «Броненосце «Потемкине»), возможно, «Ромео и Джульетта». Мне лет 12. Я в экстазе, хорошо помню мое волнение. Схватила копилку в виде большой свиньи, набитую мелкими деньгами (плата за рыбий жир). Свинью разбиваю. Я в неистовстве — мне надо совершить что-то большое, необычное. По полу запрыгали монеты, которые я отдала соседским детям: «Берите, берите, мне ничего не нужно.» И сейчас мне тоже ничего не нужно — мне 80. Даже духи из Парижа, мне их прислали, — подарки друзей. Теперь перебираю в уме, кому бы их подарить. Экстазов давно не испытываю. Жизнь кончена, а я так и не узнала, что к чему.
* * *
Ребенка с первого класса школы надо учить науке одиночества.
У меня хватило ума глупо прожить жизнь
* * *
Я социальная психопатка. Комсомолка с веслом.
Вы меня можете пощупать в метро. Это я там стою, полусклонясь, в купальной шапочке и медных трусиках, в которые все октябрята стремятся залезть. Я работаю в метро скульптурой. Меня отполировало такое количество лап, что даже великая проститутка Нана могла бы мне позавидовать.
* * *
Ахматова мне говорила: «Вы великая актриса». Ну да, я великая артистка, и поэтому я ничего не играю, меня надо сдать в музей. Я не великая артистка, а великая жопа.
* * *
Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи.
* * *
Жизнь бьет ключом по голове!
* * *
Эпикур говорил — хорошо прожил тот, кто хорошо спрятался.
* * *
«Писать мемуары — все равно что показывать свои вставные зубы», — говорил Гейне. Я скорее дам себя распять, чем напишу книгу «Сама о себе». Не раз начинала вести дневник, но всегда уничтожала написанное. Как можно выставлять себя напоказ? Это нескромно и, по-моему, отвратительно.
* * *
Пристают, просят писать, писать о себе. Отказываю. Писать о себе плохо — не хочется. Хорошо — неприлично. Значит, надо молчать. К тому же я опять стала делать ошибки, а это постыдно. Это как клоп на манишке. Я знаю самое главное, я знаю, что надо отдавать, а не хватать. Так доживаю с этой отдачей. Воспоминания — это богатство старости.
* * *
Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга — «Судьба — шлюха».
* * *
Три года писала книгу воспоминаний, польстившись на аванс 2000 рублей с целью приобрести теплое пальто.
* * *
Меня попросили написать автобиографию. Я начала так: «Я — дочь небогатого нефтепромышленника.»
* * *
Книгу писала 3 года, прочитав, порвала. Книги должны писать писатели, мыслители или же сплетники.
* * *
Если бы я вела дневник, я бы каждый день записывала одну фразу: «Какая смертная тоска». И все. Я бы еще записала, что театр стал моей богадельней, а я еще могла бы что-то сделать.
* * *
Жизнь отнимает у меня столько времени, что писать о ней совсем некогда.
* * *
Жизнь моя. Прожила около, все не удавалось. Как рыжий у ковра.
* * *
Жизнь проходит и не кланяется, как сердитая соседка.
* * *
Всю свою жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй.
* * *
Ничего кроме отчаянья от невозможности что-либо изменить в моей судьбе.
* * *
Главное в том, чтоб себя сдерживать, — или я, или кто-то другой так решил, но это истина. С упоением била бы морды всем халтурщикам, а терплю. Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое существование полунищенки, терплю и буду терпеть до конца дней.
* * *
У меня хватило ума глупо прожить жизнь. Живу только собою — какое самоограничение.
* * *
День кончился. Еще один напрасно прожитый день никому не нужной моей жизни.
* * *
Молодой человек! Я ведь помню порядочных людей. Боже, какая я старая!
* * *
Я как старая пальма на вокзале — никому не нужна, а выбросить жалко.
* * *
Не могу его есть (мясо): оно ходило, любило, смотрело. Может быть, я психопатка?
* * *
Про курицу, которую пришлось выбросить из-за того, что нерадивая домработница сварила ее со всеми внутренностями, Фаина Георгиевна грустно сказала: «Но ведь для чего-то она родилась!»
* * *
— Фаина Георгиевна, как ваши дела?
— Вы знаете, милочка, что такое говно? Так вот оно по сравнению с моей жизнью — повидло.
* * *
— Как ваша жизнь, Фаина Георгиевна?
— Я вам еще в прошлом году говорила, что говно. Но тогда это был марципанчик.
* * *
Бог мой, как прошмыгнула жизнь. Я даже никогда не слышала, как поют соловьи.
* * *
Жизнь — это небольшая прогулка перед вечным сном.
* * *
Жизнь — это затяжной прыжок из пизды в могилу.
* * *
Страшно грустна моя жизнь. А вы хотите, чтобы я воткнула в жопу куст сирени и делала перед вами стриптиз.
* * *
Теперь, в старости, я поняла, что «играть» ничего не надо.
* * *
Отвратительные паспортные данные. Посмотрела в паспорт, увидела, в каком году я родилась, и только ахнула.
* * *
Паспорт человека — это его несчастье, ибо человеку всегда должно быть восемнадцать лет, а паспорт лишь напоминает, что ты не можешь жить, как восемнадцатилетний человек!
* * *
Старость — это просто свинство. Я считаю, что это невежество Бога, когда он позволяет доживать до старости. Господи, уже все ушли, а я все живу. Бирма — и та умерла, а уж от нее я этого никак не ожидала. Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела, а только начинаешь жить!
* * *
Старая харя не стала моей трагедией — в 22 года я уже гримировалась старухой и привыкла и полюбила старух моих в ролях. А недавно написала моей сверстнице: «Старухи, я любила вас, будьте бдительны!»
