Бальмонт не успел прочитать эту рецензию, уехал и уже больше никогда на Южный Урал не приезжал. Между тем мысленно он неоднократно стремился оказаться здесь, но связано это было не с тем, что ему приглянулись природа или люди. В Миасском заводе с 1917 по 1920 годы жила его семья – жена Е. А. Андреева и дочь Нина. Поэт несколько раз собирался приехать навестить их, но сделать этого ему не удалось. Обменивались письмами. Трогательно заботились друг о друге. Случалось, что Екатерина Алексеевна, работавшая в библиотеке, отправляла Бальмонту посылки с продуктами. А поэт перед отъездом за границу просил наркома А.В. Луначарского оказать содействие возвращению жены и дочери в Москву.
Уехав в 1920 году за границу, Бальмонт жил вне родины до конца жизни. Тосковал:
«Но пусть пленителен богатый мир окрест,
Люблю я звездную России снежной сказку
И лес, где лик берез, венчальный лик невест…»
С 1937 года у Бальмонта прогрессирует психическое заболевание, поэт скитается по парижским приютам, в одном из которых (в Нуазиле-Гран) 23 декабря 1942 года его жизнь оборвалась.
Впервые очерк опубликован в газете «Вечерний Челябинск» 14 июля 2006 года.
Александр Вертинский
«Мое искусство было отражением моей эпохи…»
Александр Вертинский… Черный Пьеро, трогательный и беззащитный… Не поэт, не певец, не драматический артист, но в то же время и первое, и второе, и третье. Он появился в российской культурной жизни тогда, когда она была наполнена, казалось, до краев гениями и талантами, но не потерялся среди них, а стал одним из узнаваемых лиц эпохи. Он пел на русском языке, но его также с восторгом принимали в Китае и Северо-Американских Соединенных Штатах, в Бессарабии и во Франции. Он не имел никакого музыкального и театрального образования, но поражал своим творческим гением величайших профессионалов. Знаменитый актер Василий Качалов, когда его спросили, в чем, по его мнению, состоит мастерство Вертинского, ответил: «Прежде всего, в выразительности его пения, в блестящем владении искусством интонации, в образности жеста, в умении какими-то своеобразными средствами, главным образом движением пальцев создавать образы, перевоплощаться. Такого умения владеть руками, таких „поющих рук“ я не знаю ни у одного из актеров. Конечно, и мимические его свойства поразительны».
Но это только одна сторона творческой кухни Вертинского, сторона внешняя, но была и внутренняя – мир его чувств, мыслей, переживаний. Услышав «классического» певца Леонида Собинова, он задал себе вопрос: «О чем он поет? Ведь это уже стертые слова! Они ничего не говорят ни уму, ни сердцу». И старался петь по-другому и о другом. Современники называли его «певцом состояний». Как-то Леонид Осипович Утесов сформулировал свое кредо на эстраде, заявив: «Я пою не голосом, а сердцем». Вертинский задолго до него понял, что голос всего лишь инструмент. Эпатируя публику своим внешним обликом, манерой держаться, он в то же время делился с ней самым сокровенным, болью своей души, и публика отвечала ему доверием и привязанностью.
А начиналось всё в Киеве, где 8 (21) марта 1889 года в семье адвоката Николая Петровича Вертинского родился сын Александр. Судьба его изначально складывалась несчастливо. Когда Саше исполнилось три года, умерла его мать, а еще через два года – отец. Сироту взяла на воспитание тетка по матери. Видимо, она предполагала дать ему достойное образование. Однако учеба в гимназии с ее древними языками, системным изучением различных наук не нашла отклика в душе юного Вертинского. Он пропускает занятия, приходит на уроки неподготовленным и очень скоро оказывается в числе исключенных. При этом он сближается с кружком интеллигенции, собиравшимся на квартире преподавательницы гимназии Софьи Николаевны Зелинской и ее мужа Николая Васильевича Луначарского, брата будущего наркома просвещения.
Встречи с Николаем Бердяевым, Михаилом Кузминым, Марком Шагалом, Натаном Альтманом и другими деятелями российской культуры подтолкнули Вертинского к занятиям литературой и театром. Он начал писать небольшие рассказы, миниатюры для киевских газет, ходить на концерты и спектакли. В поисках заработка продавал открытки, грузил арбузы, был корректором в типографии и даже помощником бухгалтера в гостинице, откуда вскоре был уволен «за неспособностью». Тогда же он становится частью киевской богемной молодежи. Покупает на рынке поношенный фрак и создает свой первый сценический образ – молодого, разочаровавшегося в жизни гения. Тогда же он решает, что место гениев не в Киеве, а в Москве и, скопив 25 рублей, уезжает в древнюю российскую столицу.
Москва пала к ногам юного Вертинского далеко не сразу. В 1913 году он попытался поступить в Московский художественный театр. Пройдя отборочные туры, попал в «пятерку» претендентов. Но на заключительном этапе конкурса начинающего актера забраковал К. С. Станиславский, которому не понравилось, что Вертинский сильно картавил. Осенью того же года Александр поступил в труппу театра М.А. Арцыбушевой, а годом раньше дебютировал в кино.
Началась его артистическая жизнь. В Москве Вертинский сблизился с футуристами, был дружен с В. В. Маяковским. Ему нравилось эпатировать обывателя оригинальным внешним видом (он мог пройтись по улице в куртке с помпонами вместо пуговиц, с набеленным лицом и моноклем в глазу). Не устоял он и перед «проклятием эпохи» (так в начале XX века называли кокаин). Страсть Вертинского к наркотику зашла столь далеко, что у него стали случаться галлюцинации, и он вынужден был начать лечение.
Чтобы вырваться из кокаинового плена, Вертинский уехал на фронт (в разгар Первой мировой войны). Назвав себя «брат Пьеро», он записался на санитарный поезд № 68, курсировавший между Москвой и передовой. Делал перевязки раненым и пел для них.
В 1915 году, вернувшись с фронта после легкого ранения, он начинает регулярную концертную деятельность. Исполняемые им в костюме Пьеро в кабаре и театрах миниатюр «ариетки» («Жамэ», «Сероглазочка», «Маленький креольчик» и др.) неожиданно становятся популярными. Критики недоумевали. Пресса ругала. Но это только увеличивало число поклонников «Русского Пьеро». В 1916 году Вертинский был уже известным артистом. А к 1917 году с гастролями побывал во многих городах и весях Российской империи. Падение Временного правительства совпало с его первым бенефисом. В 1917 году он написал известный романс «Я не знаю, кому и зачем это нужно», посвященный гибели в Москве трехсот юнкеров. В этом романсе были такие строчки:
