«В политике Европы тщетно было бы искать высших моральных побуждений. Этой политикой руководит исключительно нажива. Доказательств этому искать недолго. Всего несколько дней назад на уведомление мое о том, что в целях прекращения подвоза в большевистские порты Черного моря военной контрабанды я вынужден поставить у советских портов мины, командующие союзными английским и французскими флотами против этого протестовали, телеграфно уведомив меня, что эта мера излишня, раз они запрещают кому бы то ни было торговлю с советскими портами», – пишет в своих мемуарах Врангель.
Итог закономерен – в ноябре 1920 года из Севастополя, а также из Керчи, Ялты и Феодосии ушли 132 до предела нагруженных корабля, на борту которых находились 145 тысяч 693 беженца, не считая судовых команд. Когда флот пришел в Константинополь, то он около двух недель стоял на рейде, а солдат и беженцев фактически не кормили. Потом заботливые «союзники» разместили русских в Галлиполи, рядом с Дарданеллами. В чистом поле, под проливным дождем и снегом.
Никаких денег для содержания армии и помощи беженцам Врангель не получил. Наоборот – союзники потребовали, чтобы суда были переданы им в качестве залога. По сути никакой помощи русским союзникам Антанта не оказала. Впереди у барона Врангеля была отчаянная подковерная борьба с французами и англичанами за сохранение армии как боевой силы. Еще будут их провокации, призывы к солдатам и офицерам не слушать своих руководителей, постоянные попытки изъять оружие и перманентное сокращение пайков. Пройдет некоторое время, и 15 октября 1921 года на строптивого генерала, упрямо не желавшего распускать Русскую армию, будет совершено покушение. Яхту «Лукулл», на которой расположился его штаб, среди бела дня, при отличной видимости протаранил пароход «Адрия». Корпус корабля, идущего из Батуми под итальянским флагом, врезался в борт яхты Врангеля, точно в месте расположения его кабинета. Сделав свое дело, корабль «Адрия», не только не принял мер для спасения людей, но и попытался скрыться. «Лукулл» почти моментально пошел на дно, погибли несколько человек. По счастливой случайности Врангеля на борту не было. Организатор покушения так и остался невыясненным, а «союзные» органы расследования постарались по-быстрому замять дело.
Далее последовал переезд в Сербию, где в 1924 году Врангель создал Русский общевоинский союз (РОВС), объединивший большинство участников Белого движения в эмиграции. Но как политическая сила белые уже никем не будут востребованы. Петр Николаевич Врангель переехал с семьей в Брюссель. Работал инженером. В 1928 году он внезапно и скоропостижно скончался. Есть все основания считать, что Врангель был отравлен. Похоронен в Брюсселе. Впоследствии его прах перенесли в сербскую столицу, где он и покоится до сих пор.
Пора вернуть славного русского воина на Родину. Сначала сняв с него надуманные обвинения большевиков образца Гражданской войны. Петр Николаевич Врангель никогда не предавал Россию, никогда не сотрудничал с ее врагами. Примирение участников давно прошедшей Гражданской войны должно состояться.
Почему бы рядом с улицей Ворошилова не быть и улице Врангеля?
Предисловие Николая Старикова
Глава I. Смута и развал армии
После кровопролитных боев лета и осени 1916 года, к зиме на большей части фронта операции затихли. Войска укрепляли с обеих сторон занятые ими рубежи, готовились к зимовке, налаживали тыл и пополняли убыль в людях, лошадях и материальной части за истекший боевой период.
Двухлетний тяжелый опыт войны не прошел даром: мы многому научились, а дорого обошедшиеся нам недочеты были учтены. Значительное число старших начальников, оказавшихся не подготовленными к ведению боя в современных условиях, вынуждены были оставить свои посты: жизнь выдвинула ряд способных военачальников. Однако протекционизм, свивший себе гнездо во всех отраслях русской жизни, по-прежнему сплошь и рядом выдвигал на командные посты лиц далеко не достойных. Шаблон, рутина, боязнь нарушить принцип старшинства все еще царили, особенно в высших штабах.
Состав армии за два года успел существенно измениться, выбыла большая часть кадровых офицеров и солдат, особенно в пехоте.
Новые офицеры ускоренных производств, не получившие воинского воспитания, чуждые военного духа, воспитателями солдат быть не могли. Они умели столь же красиво, как и кадровое офицерство, умирать за честь родины и родных знамен, но, оторванные от своих занятий и интересов, глубоко чуждых духу армии, с трудом перенося неизбежные лишения боевой жизни, ежеминутную опасность, голод, холод и грязь, они быстро падали духом, тяготились войной и совершенно неспособны были поднять и поддержать дух своих солдат.
Солдаты после двух лет войны, в значительной массе, также были уже не те. Немногие оставшиеся в рядах старые солдаты, несмотря на все перенесенные тяготы и лишения, втянулись в условия боевой жизни; но остальная масса, те пополнения, которые беспрерывно вливались в войсковые части, несли с собой совсем иной дух. Состоя в значительной степени из запасных старших сроков, семейных, оторванных от своих хозяйств, успевших забыть пройденную ими когда-то школу, они неохотно шли на войну, мечтали о возвращении домой и жаждали мира. В последних боях сплошь и рядом наблюдались случаи «самострелов», пальцевые ранения с целью отправки в тыл стали особенно часты. Наиболее слабые по составу были третьеочередные дивизии.
Подготовка пополнений в тылу, обучение их в запасных частях стояли в общем весьма низко. Причин этому было много: неправильная постановка дела, теснота и необорудованность казарм, рассчитанных на значительно меньшее количество запасных кадров, а главное, отсутствие достаточного количества опытных и крепких духом офицеров и унтер-офицеров инструкторов. Последние набирались или из инвалидов, или из зеленой молодежи, которой самой надо было учиться военному делу. Особенно резко все эти недочеты сказывались в пехоте, где потери и убыль кадровых элементов были особенно велики.
Со всем этим армия все еще представляла собой грозную силу, дух ее был все еще силен и дисциплина держалась крепко. Мне неизвестны случаи каких-либо беспорядков или массовых выступлений в самой армии и для того, чтобы они стали возможными, должно было быть уничтожено само понятие о власти и дан наглядный пример сверху возможности нарушить связывающую офицеров и солдат присягу.
Двухлетняя война не могла не расшатать нравственные устои армии. Нравы огрубели; чувство законности было в значительной мере утеряно. Постоянные реквизиции – неизбежное следствие каждой войны – поколебали понятие о собственности. Все это создавало благоприятную почву для разжигания в массах низменных страстей, но, повторяю, необходимо было, чтобы искра, зажегшая пожар, была бы брошена извне.