Как стало это возможным? Почему произошло то, что трудно было допустить даже в страшном сне? Что случилось со страной и людьми, еще недавно живущими общими радостями и бедами?
Орлов смотрел на то, что еще совсем недавно именовалось зданием Верховного Совета Российской Федерации, и не мог поверить своим тазам. Перед ним — громадные, сгоревшие, источающие зловоние развалины, обугленная коробка с черными глазницами окоп, разгромленные, загаженные коридоры, холлы и кабинеты некогда белокаменного ажурного дворца на набережной Москвы-реки рядом с домом в виде раскрытой гигантской книги.
— Смотри-ка, Андрей! — Жуков указал на пачку стандартных машинописных листков, лежащих на полу и присыпанных штукатуркой. Они были повернуты обратной стороной вверх так, что текста не было видно. — Давай поглядим, что это.
Юра поднял листки, стряхнув штукатурку и известковую пыль. На слегка смятой странице снаружи отчетливо был виден отпечаток солдатского сапога. Жуков перевернул пачку, провел по ней рукой, счищая налет грязи. В правом верхнем углу стоял строгий гриф.
— Ого! — Юра даже присвистнул. — Это в коридоре! А что делается в кабинетах!
Прочитав наименование многостраничного документа, чекисты многозначительно переглянулись: документ был чрезвычайно серьезным, посвященным крайне важным вопросам обороноспособности страны, и, само собой разумеется, не должен был валяться на полу, где любой мог запросто сунуть его себе в карман и бросить в кучу мусора.
Андрей аккуратно убрал документ в папку, и они продолжили путь наверх. Навстречу им все чаще попадались рабочие, которые несли в руках или на носилках большие бумажные мешки, наполненные мусором и каменным крошевом.
— Так они выбросят на свалку все документы! — с тревогой в голосе проговорил Андрей. — Что потом делать будем?
Юра только усмехнулся в ответ.
ВОСПОМИНАНИЯ: «Оказавшись в Белом доме, я был потрясен увиденным. Я узнавал и не узнавал коридоры, лестницы и холлы, в которых не раз бывал в течение последних двух лет. Здесь работали знакомые депутаты — Степашин, Большаков, Белобородов… Когда проводилась парламентская проверка министерства безопасности и мы с Пашей Русских готовили итоговую справку, нам приходилось почти каждый день бывать в Комитете по вопросам обороны и безопасности. Кроме того, меня несколько раз руководство посылало на разные встречи и обсуждения. Помню, как пришлось участвовать в дискуссии между нашими парламентариями и представителями НАТО[3]. Я тогда даже блеснул своими знаниями о военной интеграции! Диссертация-то была о многосторонних ядерных силах НАТО! У натовцев тогда даже челюсть отвисла!» (Из воспоминаний А.П. Орлова.)
Поднявшись чуть выше, они оказались в сплошном месиве рухнувших межкомнатных перегородок и потолочных перекрытий, железной арматуры и труб, спутанных кабелей, гор разбитого кирпича и обломков бетона. Все это было перемешано какой-то гигантской силой, расплавлено и обуглено, покрыто черной копотью и известковой пылью. От всех этих останков бывших помещений исходил отвратительный запах смеси горелого дерева, пластмассы и резины, обильно залитых водой, которая и здесь кое-где стояла в лужах, струйками стекала вниз по лестнице. Все, что они видели, напоминало кадры военной кинохроники — превращенные в руины дома, внутренности зданий, ставшие после бомбежки и артобстрела свалками мусора и обломков. Трудно было поверить в то, что они находятся в центре Москвы, в одном из правительственных зданий столицы.
СВИДЕТЕЛЬСТВО: «…По словам технических работников «Белого дома», срочно вызванных на работу 9 октября, в здании были пробиты пулями все стены комнат напротив дверей и коридоров, мебель, двери, трубы отопления, лестницы, подвальные помещения, места, не простреливаемые снаружи. По характеру пробоин было видно, что штурмующие без разбора поливали впереди себя все автоматными очередями… На полу у дверных проемов оказалось огромное количество отстрелянных гильз.
В комнатах среди битого стекла валялись фуражки разного вида, окровавленные бинты и многочисленные тряпки, пропитанные кровью… Ковровые дорожки, покрывавшие бесконечные коридоры «Белого дома», оказались местами пропитаны кровью, водой и мочой…» (И. Иванов. Анафема. Москва, 2003 год.)
Андрей, с трудом преодолев один из завалов, не без опаски подобрался к оконному проему. От рам и внутренних отделочных панелей не осталось и следа. Из закопченных стен лишь торчали какие-то металлические штыри, напоровшись на которые можно было серьезно пораниться.
— Ты куда? — с удивлением спросил Юра. — Смотри, не свались!
Окна действительно были довольно низко от пола, а после того как его усеяли груды обломков, вообще превратились в опасные проломы, куда время от времени осыпались обугленные куски штукатурки. Здесь вовсю гулял ветер, в воздухе кружились хлопья пепла и едкая пыль, которая бывает на месте больших пожарищ.
Андрей подобрался как можно ближе к окну. Держась одной рукой за торчащий из рухнувшей бетонной балки металлический штырь, он посмотрел в оконный проем. Отсюда открывался изумительный вид на Москву-реку, Новоарбатский мост, гостиницу «Украина», Киевский вокзал и широкую ленту Кутузовского проспекта, по которому двигались вереницы машин. Снизу доносился едва различимый гул, вобравший в себя тарахтение автомобильных моторов, шелест шин по влажному асфальту, редкие гудки и сирены служебного автотранспорта. К этому гулу примешивались звуки отбойного молотка, звон бьющегося стекла, громыханье листов железа, рокот моторов бэтээров[4] и самосвалов, топот солдатских сапог по мостовой и чуть слышные голоса.
Открывающийся с пятнадцатого этажа вид на столицу казался нереальным, даже в чем-то фантастическим. Разум не мог соединить вместе два взаимоисключающих образа — громадную обугленную руину и живущий, как ни в чем не бывало, большой город. Казалось, что окно-пролом — это всего лишь гигантский экран, на котором демонстрируется какая-то совершенно другая жизнь, никак не связанная с многоэтажным зданием бывшего Верховного
Совета. В этой жизни — спешат по своим делам пешеходы, двигаются друг за другом автомобили, нетерпеливо гудящие перед долго незажигающимся светофором или замешкавшимся водителем впереди стоящей машины. И им всем нет никакого дела до покрытого копотью дома, который всего несколько дней назад именовался Домом Советов.
* * *Нереальность окружающей обстановки повергла Орлова в состояние, похожее на оцепенение, — он вроде все видел и слышал и в то же время как будто пребывал во сне. События последних недель буквально перевернули в голове Андрея восприятие действительности, опрокинули представления о допустимости происходящего, потрясли его до глубины души. Возможно, сходные чувства испытывали и его коллеги, которым довелось уже побывать внутри, а также многие тысячи людей, проходящие мимо закопченных стен здания на Краснопресненской набережной.
