Основу всей горной системы этого края составляет Главный Кавказский хребет, который тянется на 1300 километров от Апшеронского полуострова до устья реки Кубань.
В горной цепи Центрального Кавказа немало заоблачных вершин, но главные из них — Эльбрус, Казбек, Адай-хох, Дыхтау, Шан, Ушба, Шхара… В годы войны горы мешали широко и маневренно вести бои, скалистые хребты сковывали размещение крупных войсковых соединений, затрудняли проведение целенаправленных наступательных операций.
Характеризуя военно-политическое и экономическое значение Кавказа, мне хотелось бы остановиться на транспортных коммуникациях. Экономической отсталости дореволюционного Кавказа соответствовал и примитивный транспорт. Особенно тяжело приходилось жителям гор. Сообщение между селениями, которые лежали на заоблачной высоте, и долинами в зимнее время почти прекращалось.
«Дорожный вопрос в горной полосе Кавказа является самым насущным, ставящим на карту многие человеческие жизни с трагической кончиной», — писал о состоянии дорог в горах великий осетинский поэт Коста Хетагуров.[2]
Важным показателем экономического развития за годы советского строительства стала прокладка железных дорог, сооружение аэродромов, асфальтированных трасс, автомобильных магистралей.
Железные дороги связывают Северный Кавказ с Закавказьем лишь по побережьям Черного и Каспийского морей.
Из наиболее известных перевальных дорог можно отметить Военно-Грузинскую дорогу, берущую свое начало из столицы Северной Осетии — Орджоникидзе. В мирное время в зимние месяцы движение по ней, как правило, закрывается, но во время боевых действий она функционировала и зимой.
Оценивая эту важную транспортную артерию, Карл Маркс писал: «Кавказские горы отделяют южную Россию от роскошных провинций Грузии… Единственная военная дорога, заслуживающая это название, вьется от Моздока к Тифлису через узкое Дарьяльское ущелье, она защищена непрерывной цепью укреплений…».[3]
Другая важная перевальная магистраль — Военно-Осетинская дорога. Она берет свое начало у небольшого осетинского города Алагира, идет через Мамисонский перевал, заканчиваясь в Кутаиси.
Военно-Сухумская дорога проходит от города Баксана через перевалы Приэльбрусья на Сухуми.
Ноябрь, 1940 год. С. К. Тимошенко и И. В. Тюленев во время военного парада на Красной площади.
В зимнее время эти участки дороги для движения также закрываются. Обильные снегопады, гололедица и селевые потоки становятся серьезным препятствием на пути транспорта и пешеходов.
* * *
…Февраль, 1942 год. Над степными просторами Донбасса стояла ясная погода. Снежные метели укрыли отлогие склоны терриконов, намели рыхлые сугробы в глубоких балках.
На военном аэродроме в Старобельске меня ждал ЛИ-2, предоставленный в мое распоряжение Маршалом С. К. Тимошенко. Мы вылетели утром и в полдень благополучно приземлились в Минеральных Водах. Отсюда маршрут пролегал на Махачкалу, затем — Баку, Тбилиси.
— Сколько летных часов до столицы Грузии? — спросил я у шеф-пилота.
Он уклончиво ответил:
— Все будет зависеть от погоды, товарищ генерал…
— А не махнуть ли нам напрямик, кратчайшим путем, через Главный Кавказский хребет?
Летчик оказался человеком смелым — согласился лететь по незнакомой трассе, не имея синоптической карты.
Горы, как и море, располагают человека к размышлениям и воспоминаниям. И вот здесь, в воздухе, под мерный рокот моторов, я впервые отчетливо, в деталях, восстановил в памяти первые дни войны.
… 21 июня 1941 года в штабе Московского военного округа, которым я командовал с сентября 1940 года, мне сообщили:
— С Вами будет говорить товарищ Сталин.
В трубке — глуховатый, спокойный голос:
— Товарищ Тюленев, как обстоят дела с противовоздушной обороной Москвы?
Я коротко доложил И. В. Сталину о мерах противовоздушной обороны, принятых на 21 июня.
В ответ донесся, ставший вдруг металлическим, голос:
— Учтите, положение на границе тревожное, и вам следует еще раз проверить боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы.
А в 3 часа ночи 22 июня меня вызвали в Кремль. Началась война. Враг напал на нашу Родину…
В Кремле меня встретил комендант и тотчас проводил к Маршалу Советского Союза К. Е. Ворошилову, который объявил, что Советское правительство назначило меня на должность командующего войсками Южного фронта.
Вечером 22 июня железнодорожный состав с полевым управлением Южного фронта ушел из затемненной, посуровевшей Москвы.
…Общая обстановка в полосе всего Юго-Западного направления была тяжелой. Измотанные тяжелыми боями, под непрерывной бомбежкой, артиллерийским и минометным огнем, цепляясь за каждый клочок земли, отбивая яростные атаки врага, войска Южного фронта 70 суток вели сражение.
Мы отошли за Днепр. Горько, невыносимо больно было сознавать, что обширная территория на правобережье — в руках врага. Но мы знали, что вернемся сюда, что гитлеровцы заплатят нам за все злодеяния.
В сентябре 1941 года в одном из боев я был тяжело ранен и доставлен в Москву, в Центральный военный госпиталь.
Обстановка на всех фронтах Великой Отечественной войны в тот момент была чрезвычайно напряженной. Фашистские войска, опьяненные первыми успехами, рвались к Москве, Ростову, блокировали Ленинград.
Из госпиталя я написал письмо И. В. Сталину. В нем я сообщил, что здоровье мое в порядке, хотя это было далеко от действительности, и просил, чтобы меня направили на фронт. Через несколько дней меня вызвали в Кремль.
В тот день Сталин куда-то торопился. Одет он был в защитного цвета китель, брюки — заправлены в мягкие кавказские сапоги. Выглядел Сталин усталым, шафранно-смуглое лицо покрывала мраморная бледность.
Внимательно посмотрев на меня, Иосиф Виссарионович предложил мне сесть на тяжелый кожаный диван, а затем справился о моем здоровье. Я знал, перед тем как вести разговор о деле, он всегда интересовался здоровьем, самочувствием людей…
Я ответил, что военный хирург Центрального госпиталя Петр Васильевич Мандрыка сделал почти невозможное: порванное осколком сухожилие полностью срослось, рана зажила. Хотя мне стоило немалых трудов, войдя в кабинет, не припадать на больную ногу.
— Ну вот и хорошо. Можете ли вы, товарищ Тюленев, немедленно выехать на Урал? — спросил Сталин.
«В тыл! — мелькнула мысль. — Я же в письме просил, чтобы меня снова направили на фронт».
Сталин точно прочитал в моих глазах эту беспокойную мысль. Подойдя ко мне, он тихо, подчеркивая каждое слово, добавил:
