Возвращаясь к полку, я забрал разсыпанных в поле лошадей, а с убитых снял оружие; в плен никто из горцев не был взят потому, что трудно было требовать от казаков, людей разъярённых, как львы, пощады врагам.
Подойдя к крепости, вёрст за-пять встретил идущий к нам полк при двух полевых орудиях. Что за причина была со стороны командира полка бросить меня с сотнею на погибель — разъяснить не умею.
За это дело я получил Владимира 4-й степени; Поляков — Анну 3-й степени.
В промежутки 1837 г. по 1845-й год находился я в учебном полку в Новочеркасске, и три года в Польше, в полку Радионова. В 1845 году, экстренно командирован на левый фланг кавказской линии в полк Шрамкова, от котораго, по личному приказанию наместника кавказскаго князя Михаила Семёновича Воронцова, принял в командование № 20-го полк, бывши майором. Штаб полка был в укреплении Куринском. В 1850 г. полк спущен на Дон, я-жь, по ходатайству Воронцова, остался на Кавказе, принял в командование № 17-го полк, пришедший на смену № 20-го.
Командовал 17-м полком по 1853 год, и передал его подполковнику Полякову[4]; сам же я получил назначение быть начальником всей кавалерии леваго фланга, почему и переехал в крепость Грозную.
В апреле месяце 1855 г., по распоряжению главнокомандующаго Муравьева, потребован в Турцию, под Карс. Подробное описание участия моего в осаде Карса, равно в штурме его, напечатано в «Русской Старине» 1870 г. т. II, стр. 567–610.
О службе и делах на левом фланге, как многочисленных, останавливаюсь описанием, а укажу на некоторые случаи, более любопытные. С 1845 г. по 1853-й г. я с полком моим отбил у горцев до 12-т. рогатаго скота и до 40-т. овец; ни одна партия, спускавшаяся с гор на Кумыцкую плоскость, не возвращалась безнаказанно, а всегда была уничтожаема и редкому из среды их удавалось возвращаться подобру-поздорову. Имея вернейших лазутчиков и платя им хорошия деньги, я всегда быль во-время предупреждаем о движении горцев; нападал с моим полком и уничтожал так, что горцы к исходу 1853 г. прекратили свои налёты в наши пределы. Горцы называли меня — даджалом, в переводе на русский язык дьявол, или отступник от Бога.
В декабре 1851-го года бывший начальник леваго фланга, князь Барятинский вызвал меня в Грозную, где я получил от него приказание, с января месяца приступить к окончанию начатой просеки от укрепления Куринскаго к реке Мичуку, и во что бы то ни стало перейдти её и очистить лес по левую сторону, насколько будет возможно. При этом я должен торопиться в приведении в исполнение этих задач потому, что он, кн. Барятинский, выступит из Грозной на Шалинскую поляну, займётся продолжением просеки к Автурам, отколь двинется чрез Большую Чечню, Маиор-Туп в Куринск, и о боевом движении заблаговременно даст мне знать с тем, чтобы я с моими силами вышел на встречу.
5-го января 1852 г. я сосредоточил из крепостей Кумыкской плоскости три баталиона пехоты: мой № 17 полк, сборный казачий линейный и восемь полевых орудий; приступил к рубке леса; в течение месяца дошёл до Мичука и после боя, продолжавшагося два часа, переправился на левую сторону; очистив к 16-му февралю 1852 г. лес от берега на 100, а по реке на 300 сажен. 17-го числа отпустил войска по крепостям на четыре дня для отдыха, а в полдень того-жь дня с башни, стоящей от укрепления на версту, дали мне знать: за Мичиком, по направлению к Автурам, — слышны не только пушечные выстрелы, но даже батальный руженный огонь. Взяв четыре сотни моего полка, по просеке выехал на Кочколыковский хребет, оттоль услыхал в Маиор-Тупе сильную перестрелку. Я понял, что Барятинский идёт в Куринск, а как Маиор-Туп от Куринска в 15 вёрстах, то наверное ночью получу с лазутчиком записку выступить на соединение. В этот момент, по роспуске войск, у меня осталось три роты пехоты, четыре сотни казаков и одно орудие, а поэтому с высот тех я написал записку карандашом, в укрепление Герзель-Аул, в 15 вёрстах, к полковнику Ктитореву: оставить в крепости одну роту, а с двумя при орудии, выступить ко мне; другую записку отправил на пост Караганский в 17 вёрстах; из него потребовал две сотни казаков.
Каждая записка вручена трём казакам на добрых конях, испытанных в отвагах, с приказанием доставить, по принадлежности, во что бы ни стало.
Требуемыя части прибыли к полуночи. Вслед за ними явился от Барятинскаго лазутчик с запиской; сказано в ней: с разсветом стать между реками Мичуком и другой рекой, и ожидать его отряда. Минут чрез десять явился мой лазутчик и сообщил, что Шамиль со всем своим скопищем, до 25.000, стал за Мичуком, противу моей просеки, и усилил сторожевую цепь. Имам был убеждён, что я выступлю на соединение с отрядом, и он вовремя успеет воспрепятствовать моему движению.
Местный наиб с почётными стариками, — как я узнал о том чрез лазутчика моего — явились к Шамилю с следующими словами: «Имам! напрасно сторожишь старую лисицу на этом пути; она не так глупа, как ты думаешь о ней; она не полезет тебе в рот, а обойдёт такими путями, где трудно пролезть и мыши!» Но Шамиль отвергнул их советы, и не принял никаких предосторожностей в боковых путях.
В два часа ночи, с четырьмя ротами, шестью сотнями казаков, при двух орудиях, двинулся я чрез Кочколыковскый хребет гораздо правей просеки, без дороги, по дремучему лесу, так что орудия и зарядные ящики чрез пни и колоды переносились на руках. Преодолев все препятствия, с восходом солнца стал на указанном месте; соединясь с отрядом, с полком моим пошёл в авангарде. Подкрепляемый четырьмя баталионами и восемью орудиями, с бою овладел завалами. Расположась в них, пропустил весь отряд, последним отступил чрез Мичук, и только к полночи пришёл в Куринск.
За занятие завалов я награждён Георгием 4-й степени; но эта награда куплена ценою потока крови моих братий; из полка моего выбыло убитыми: храбрейший майор Банников, до 70 казаков, ранено два офицера и до 50 казаков; подо мною убиты три лошади.
Во время рубки леса, с 5 января по 17 февраля 1852 г., был следующий случай: в один вечер собрались ко мне баталионные командиры и офицеры пить чай. Среди этого является мой знаменитый лазутчик Алибей. Когда он вошёл, я приветствовал его на туземном языке: «Маршудю»[5]. Ответ: «Марши хильли»[6]. Мой вопрос: «Не хабар? Мот Али»[7].
Вдруг вся честная компания обратилась ко мне с просьбою, чтобы спрашиваем был лазутчик не мною, понимавшим туземный язык, но чрез переводчика, потому что их интересуют его вести, которыя я-де могу от них скрыть. Не подозревая о чём Алибей пришёл мне сообщить, я приказал переводчику передавать на русском языке: «я пришёл сказать тебе: Шамиль прислал из гор стрелка, который в 50 саженях, подкинувши яйцо к верху, из винтовки пулею его разбивает; ты завтра идёшь рубить лес, имеешь привычку постоянно выезжать на курган, противу оставленной нами за Мичуком батареи, вот в ней будет сидеть этот самый стрелок, и, как только ты выедешь на курган, он убьёт тебя. Я счёл нужным предупредить об этом, и посоветовать — не выезжать на тот курган».
