Каждое лето к нам приезжали гости. Месяц, а то и больше, проводил у нас папин приятель, судья окружного суда в Ставрополе, Сергей Яковлевич Скляров. Примерно на неделю наведывалась и его жена. У Даши летом бывали ее подруги, у меня мои друзья: Алексей Каплан, Каракаш, Костанди, Павел Будилов. Приезжала и семья Тамаровых, у которых я позже жил в Ставрополе. Кроме того, у нас часто бывали двоюродные братья Миша и Вася, Вася Хмелевесный из Мелитополя и двоюродные сестры по маминой линии из Белой Глины. Вся эта компания создавала шум и веселье, особенно, когда работа прекращалась и наступали дивные, летние вечера.
Днем каждый из гостей занимался чем хотел. Можно было ловить рыбу в Кугульте или просто бродить по над рекой, наслаждаясь природой. Горожанам было интересно наблюдать за уборкой и молотьбой хлеба. Добраться до поля, где косили или молотили пшеницу, было просто, так как все время ходили подводы, доставлявшие продукты для рабочих и привозившие с молотилок зерно.
К концу лета гости уезжали в город. Их обильно снабжали копченой ветчиной, салом, коровьим маслом, цыплятами, всяким вареньем и соленьем. Чтобы возить в город нас, детей, существовал специальный крытый фургон, со стеклянными окошками в дверях. В нем могло поместится человек двенадцать, но обыкновенно ездили только Даша, Лиза, я, кучер и иногда отец. Кроме пассажиров, в фургон грузились продукты, которые мы везли для наших квартирных хозяев. Даже зимой в фургоне было тепло. Каждый из нас бывал одет в специальную дорожную шубу и валенки, в которых мы чувствовали себя превосходно.
Если не было большого багажа, мы ехали до станции Изобильной, примерно в 80 верстах от нас, а оттуда поездом до Ставрополя. На полпути до станции мы останавливались покормить лошадей и размяться у Михаила Архиповича Кордубана в селе Безопасном, где у него была мельница и участок земли.
Если мы ехали прямо в Ставрополь (примерно 150 верст), то останавливались в селе Терновки. Там нас всегда радушно принимали в большой, патриархальной крестьянской семье. Она состояла из отца, крепкого старика, белого как лунь, его жены, подвижной, прочной, вечно занятой старушки, и четырех сыновей, трое из которых- были женаты и имели своих детей. Две дочери были замужем и жили отдельно, но младшая дочь и младший сын жили вместе с семьей; всего в ней было человек двадцать.
Семья эта жила поразительно дружно и любовно. Старший сын, лет сорока, курил, но выходил для этого во двор, из уважения к отцу. После молитвы, прочитанной отцом, за огромный стол, вокруг которого стояли прочные деревянные скамейки, все члены семьи усаживались по старшинству. Исключение составляли гости, которые садились, тоже по старшинству, во главе стола рядом с хозяином. Прислуживавшие невестки клали на колени всем длинные вышитые полотенца, чтобы вытирать руки. Потом подавался обильный обед из простых, но очень вкусных блюд.
С 1914 года, если не было большой непогоды, мы ездили в Ставрополь уже на нашем автомобиле, которым управлял шофер Николай. Рождественские и пасхальные каникулы продолжались по две недели и на это время мы приезжали домой. Обыкновенно на праздники мы ездили в церковь в село Софиевку, за 18 верст на восток от нашего хутора. Ездили мы и в гости в соседние хозяйства.
В 1914 году на Троицу мама, Лиза, я и шофер Николай поехали на автомобиле в Белую Глину. Я управлял (мне было 13 лет) от нашего дома на Кугульте до села Медвежьего, потом за руль сел шофер Николай, а я — слева от него. Подъезжая к Белой Глине, надо было переехать через греблю: настил из деревьев, веток и камыша, засыпанный землей. Когда автомобиль был уже почти у выезда с гребли, он вдруг стал быстро кренится в левую сторону. Николай остановил автомобиль а я, крикнув маме и Лизе «прыгайте вправо!» тут же выскочил влево, в воду. Плавать я не умел и уже начал пускать пузыри, но на помощь пришел Николай, который подал мне руку и вытащил меня из воды. К этому времени наш автомобиль уже совсем накренился, но не перевернулся в воду, так как зацепился задним колесом за большой сук, торчавший из гребли. На наше счастье, на берегу стояла ветряная мельница, у которой было несколько мужчин, взявшихся нам помочь. Они принесли веревки и два больших станка, служивших для поворачивания ветряной мельницы, и осторожно вытащили автомобиль.
Это происшествие нас задержало и мы опоздали к богослужению. Люди уже шли из церкви. Вдруг одна старушка, пораженная зрелищем двигающейся без лошадей телеги, вначале застыла, потом упала на колени и стала крестить наш автомобиль и кричать, что это нечистая сила. Она никогда не видела автомобилей. Не заходя в церковь, мы прямо поехали к тете, где я переоделся во все сухое.
Вспоминается мне и другой случай в нашем хозяйстве летом 1914 года. Необъяснимые стуки в окна и двери, мелкие предметы, перелетающие с одного места на другое. По настоянию дедушки со стороны матери Евсея Макаровича все предметы в кухне, где происходили эти странности, были описаны. По кухне были расклеены отдельные фразы псалма «Да воскреснет Бог и расточатся враги Его». Закончился подой коров и к кухне двигалась веселая процессия с ведрами и кадками, полными молока. Впереди шли два парня, за ними кухарка Полина и горничная Любовь. Дедушка стоял у двери в кухню и как будто чего-то ждал. Парни вошли в кухню первыми, за ними кухарка. Все были в веселом настроении. Любовь все время говорила и смеялась. Но как только она сделала шаг из передней в кухню, ведра вылетели из ее рук и молоко разлилось. Ее туловище, как бы отшатнувшись, стало падать назад. Дедушка подхватил ее и пытался внести в кухню. Но Люба упиралась с криком «нет, не хочу», добавив: «у, проклятый старик…»
Кто-то дедушке помог, ее внесли в кухню и уложили на кровать. Она лежала неподвижно и на вопросы не отвечала. Пригласили священника, он отслужил молебен, на котором присутствовали все кроме Любы, отказавшейся по болезни. Решено было устроить ночью наблюдение. Как только все разместились по назначенным местам и в кухне был потушен свет, я проскочил туда (хотя мне и запретили) и лег между ключником и кузнецом под большой кожух. Ключник довольно громко заявил: «Я уверен, что все это делает Любка и мы ее на этом поймаем». Тут в лицо ему влетела мокрая тряпка, которой вытерли молоко. Он вскрикнул: «Любка бросается грязными тряпками!» Через несколько минут прилетел ковш с водой и облил нас, потом сухари. Пустая бутылка ударила моего соседа с такой силой, что разбилась. Качалась длинная тяжелая скамья, на которой сидели отец и управляющий Дмитрий. Когда зажгли свет, она перестала качаться. Как только потушили свет, в полосе лунного света, падающего из окна, мы увидели как стол начал двигаться к середине кухни. Посуда стала с него падать и биться о пол. Отец зажег свет и приказал оставить на ночь. Во время всех этих странных происшествий дедушка неотступно сидел около Любы, положив одну руку на ее руки, а другую на ноги. Он был свидетелем, что она лежала без движения. На следующий день заболевшую девушку отвезли в село. Управляющий Дмитрий ее в дороге расспрашивал, имела ли она отношение к происходившему на кухне. Сперва она сказала, что как только подумает о предмете, тот начинает двигаться, но потом свела все это к шутке. После отъезда Любы все успокоилось, и подобные происшествия больше не повторялись.
