Органически присущую феодально-крепостническому строю боязнь нового, смелого, талантливого испытали на себе все или почти все выдающиеся деятели русской морской культуры. Достаточно вспомнить судьбу Ф. Ф. Ушакова, получившего в награду за свои подвиги отставку; Г. И. Бутакова, запрятанного в расцвете сил и способностей на «почетную», но исключающую возможность какой-нибудь деятельности должность; Г. И. Невельского, совершившего свой патриотический подвиг на Дальнем Востоке вопреки распоряжениям министра иностранных дел Нессельроде и самого царя и чуть не разжалованного за это в матросы, и многих других. В полной мере испытал на себе бюрократизм высших морских кругов, за которым скрывались враждебность и кастовое презрение к «незнатному выскочке», и Макаров.
Было бы, однако, ошибкой думать, что все, чем славен был в пору Макарова русский флот, являлось плодами деятельности только таких выдающихся личностей, как Петр I, Ушаков, Лазарев, Нахимов, Бутаков. Эти замечательные флотоводцы и организаторы в своей деятельности всегда опирались на передовую, прогрессивную, по-настоящему патриотическую часть русского морского офицерства и своими успехами были обязаны изумительным моральным и воинским качествам русских матросов.
Некоторые морские офицеры участвовали в декабристском движении, являлись последователями Н. Г. Чернышевского, состояли в кружке М. В. Буташевича-Петрашевского.
В первые два десятилетия, после крестьянской реформы 1861 года, передовая, прогрессивная часть морского офицерства являлась в известной степени носителем революционных настроений на флоте. Были недовольные политикой правительства в том или ином вопросе и среди кадетов морских училищ. Критиковавшие правительство и высшее командование армии и флота за поражение России в Крымской войне требовали создания боеспособного парового и броненосного флота, решительного улучшения системы обучения и воспитания «нижних чинов» и ликвидации сохранившихся во флоте крепостнических порядков. Подобные мысли и настроения были присущи преимущественно молодежи. С падением крепостной системы большинство офицеров флота, особенно пожилых, оставалось при прежних понятиях и привычках. Где только было возможно, они обеими руками держались за старое, реакционное, тащившее флот назад, мешали продвижению во флот всего нового, передового.
Прогрессивное офицерство в большинстве своем состояло из людей незнатного происхождения, понимавших бесперспективность крепостнического строя, болевших душой за свой флот, ясно видевших необходимость переустройства общества на новых началах. Эти офицеры считали позором сохранившиеся на флоте телесные наказания, мордобой. Многие из них за свои взгляды поплатились переводом на службу на Дальний Восток, что считалось своеобразной ссылкой для офицеров, служивших в Балтийском или Черноморском флоте. Таким образом, кое-кто из этих офицеров мог оказаться и в числе преподавателей Николаевского морского училища.
Преподаватели Николаевского училища, оценив способности Макарова, приглашали его к себе домой, снабжали своего ученика книгами. В преподавательской среде довольно свободно велись разговоры о государственном устройстве, о развитии народного хозяйства и международных отношениях. И само собой разумеется, восприимчивый и чуткий Макаров не мог не разделять хотя бы части прогрессивных идей того времени. Эти идеи способствовали его быстрому и всестороннему развитию. Как губка, впитывал он в себя все прочитанное и услышанное. Революционером или демократом, в широком смысле этого слова, Макаров не был никогда, но вместе с тем он не отрывался от народа, из недр которого вышел сам. Отвращение к крепостным порядкам, еще долго после реформы царившим на флоте, в частности к грубому обращению с матросами и рукоприкладству, очень характерно для Макарова с самых юных лет. С этим он боролся всю свою жизнь.
Особенно большое влияние на Макарова оказал по-отечески относившийся к нему учитель истории и географии подпоручик корпуса флотских штурманов Ф. К. Якимов. Якимов не только без всякого вознаграждения занимался с ним у себя на дому, но и давал ему книги из офицерской библиотеки, которой он сам заведовал. Отношения между учителем и учеником были дружеские. Примерно такие же отношения сложились у Макарова и с другими учителями — Н. Я. Стоюниным, преподававшим французский язык и словесность, и законоведом Б. А. Бровцыным.
Книги, получаемые от Якимова, еще более развили любовь Макарова к чтению. Впоследствии он уже не ограничивался книгами из Николаевской офицерской библиотеки, а приобретал свои собственные, на деньги, сэкономленные им во время плавания. В дневнике от 7 декабря 1864 года Макаров делает такую запись: «Я выписываю из Петербурга книги для себя и для сестры на 60 рублей серебром». Из прочитанных в эту зиму книг ему больше всего понравилась «Семейная хроника» С. Т. Аксакова. Сравнивая себя с героем повести, Макаров находил у себя много общего с ним. В его дневнике появились следующие строки, проникнутые неподдельной искренностью: «Третьего дня я просидел до часу, читал его первое поступление в гимназию, как он грустил в ней по своей матери, не находя ни в ком из товарищей сочувствия. Тут мне пришло в голову, что ежели бы я был его товарищем, то наверное он в первую же минуту нашел бы во мне друга, который понял бы его тоску и перед которым он легко мог высказать всю свою грусть и тем во многом облегчить себя… Увлекаюсь этой книгой, — пишет Макаров далее, — и вижу много общего: так же не нахожу среди товарищей друга. Как тот находил покровительство одного из наставников, так и я был постоянно любим учителями, за это товарищи чрезвычайно меня ненавидели и даже, чтобы очернить меня в глазах друг друга, они выдумывали, как я пересказываю все директору».
Вполне вероятно, что Макаров познакомился в Николаевске с взглядами Чернышевского, Добролюбова и Герцена. Известно, например, что герценовский «Колокол» в ту пору появился и в Сибири и на Дальнем Востоке. Возможно, что и офицеры Николаевска были знакомы с некоторыми выпусками этого журнала, довольно распространенного среди русских моряков вообще. Об этом имеются вполне достоверные сведения. Современник Макарова, впоследствии известный русский композитор Н. А. Римский-Корсаков, начавший свое жизненное поприще службой в военном флоте, так изображает в своих воспоминаниях это время: «Веяние 60-х годов коснулось и нас. Были между нами прогрессисты и ретрограды. Читался Бокль, Маколей, Стюарт Милль, Белинский, Добролюбов и т. д. Читалась и беллетристика. Мордовин (товарищ Римского-Корсакова по корпусу и плаванию на клипере „Алмаз“. — Б. О.) покупал в Англии массу книг английских и французских, между ними были всевозможные истории революций и цивилизаций. Было о чем поспорить. Это время было временем Герцена и Огарева с „Колоколом“. Получался и „Колокол“3.
