— Мы ведь с вами достаточно воспитанны, чтобы не говорить о погоде, не правда ли? — В обаятельной его улыбке проскользнуло нечто нарочито-волчье.
Мы вышли с ним на улицу. Встав в очередь к бочке на колёсах с надписью «ПИВО», приняв заветную кружку и сдув шапку белоснежной пены, я, мучившийся с похмелья, невольно заискивающе заметил:
— Жить хорошо!
— А хорошо жить ещё лучше! — парировал чекист известной фразой из «Кавказской пленницы» и пошутил по поводу красивого обычая умыкания невест из той же кинокомедии: — «Когда будэшь дэлать шашлик из этого нэвэста…»
После этого мы стали встречаться. Притом встречи наши, как представлялось моей тогдашней девушке, да и мне самому, походили на любовные. Он звонил и назначал свидания, всё больше в местах романтических: то у третьей колонны Большого театра, то у памятника Пушкину, то на Каменном мосту, то на площадке обозрения на Ленинских (Воробьёвых) горах, то в сквере за памятником героям Плевны (где, кстати, позже стали собираться лица нетрадиционной сексуальной ориентации). Порой казалось, когда я шёл на встречу, что он преподнесёт мне гвоздики (и я даже боязливо подумывал, что только бы нечётное количество).
Мы катались на речном трамвайчике, «чёртовом колесе» в парке Горького и совершали пешие прогулки по Москве. Андрей X. побывал в нашем студенческом театре. Расспрашивал, рассказывал что-то туманное и малозапоминающееся. Просил меня читать монологи из «Ночи после выпуска» и «До свидания, мальчики!» (наших спектаклей), смеялся, поощрял комплиментами, говоря, что от меня, как от Высоцкого на Таганке, неизвестно, чего ждать в следующую минуту, — Володя, дескать, шатался пьяный по Москве, болтался по стране от Магадана до Кушки, глушил спиртягу со старателями и бичами, орал им песни про Зинку и охоту на волков, в психушках лечился, а потом женился на шикарной француженке и весь мир объездил, только из Штатов явился, а сегодня уже через Париж улетел на Таити. При этом Андрей X. декламировал Маяковского:
Мне и рубля не накопили строчки,
краснодеревщики не слали мебель на дом,
и кроме свежевымытой сорочки,
скажу по совести, мне ничего не надо…
— Поэтически сильно, — рассуждал Андрей. — Но ведь кривил душой великий пролетарский поэт. Очень даже было надо: и поездки по всему миру, и костюмы фирменные, и машины… Как и Серёже Есенину: тоже поездки заграничные, цилиндр, всемирно известная богатая жена… Слаб человек.
— Это точно, — соглашался я с чекистом. — Если бы роскошь была дурна, говорил Аристипп, её не было бы на пирах богов.
Мы даже ходили в кино, в кинотеатр «Октябрь».
— Знаешь, — говорил Андрей, когда после картины «Великолепный» с Жаном Полем Бельмондо мы шли к станции метро «Библиотека имени Ленина» по Калининскому проспекту, — я вот о чём подумал. Легко Бельмондо с этой Жаклин Биссет с таким бюстом… Алену Делону… Марчелло Мастроянни, легко им играть любовь с Софи Лорен, Джиной Лоллобриджидой, Клаудией Кардинале, Катрин Денёв, Моникой Витти… А попробуй сыграть с такой, с какой ты в спектакле «До свидания, мальчики!» играл! Я понимаю, почему в вашем университетском театре неказистые, мягко говоря, партнёрши, нам-то хорошо известны предпочтения вашего режиссёра… Но ты, старик, — уже по-свойски льстил он, — даже с такими девицами органичен, достоверен, в твою любовь действительно веришь! Ты талантлив, старик, ты прирождённый герой-любовник.
Не зная, куда деться от комплиментов, я не мог отогнать от себя предательскую по отношению к своему репрессированному в 1930-х годах деду мыслишку о том, что и в органах нашей госбезопасности, что бы там ни писал Солженицын, трудятся люди, не лишённые способности ценить искусство.
Потом я встретился с комитетчиком старше Андрея по возрасту и званию, и тот меня тоже расспрашивал, приглядываясь и прицениваясь, тоже говорил о женитьбе Высоцкого на Марине Влади, рассказывал, как блестяще устроились корреспондентами в Лондоне, Нью-Йорке, Стокгольме, Токио мои коллеги-журфаковцы, своевременно внявшие «непреложным аргументам», окончившие Высшую школу КГБ, хотя особыми способностями, не говоря уж об артистическом таланте, не обладают, а тут, «при идеальном раскладе», может быть, и школы не потребуется…
Потом была встреча с женщиной, назовём её Валентина Мопс, с повадками валютной путаны, и Валентина так же приглядывалась, расспрашивала об особенностях поведения в постели шведок и француженок, акцентируя внимание на «ласках Жоффрея»[1], но стоя на прочной патриотической платформе:
— Думаешь, наши хуже, что ли? Тебе просто попадались такие… Вот мужики ихние — другое дело! Там обходительность, утончённость, амбре, слова нежные, а не просто… Учить вас всему надо!
После чего повезла к себе в Строгино для неформальной беседы…
Но я не мог взять в толк, к чему всё клонится. Пока однажды вечером в баре западного блока гостиницы «Россия» (ныне снесённой) Андрей X. не сделал мне предложение, от которого, как он выразился, я не смогу отказаться, и заключил:
— Выбирай: либо — либо…
От меня, без пяти минут международника, уже часто публикующегося, участвующего в самодеятельности, имеющего опыт общения с иностранцами и особенно иностранками, требовалось без официальной аккредитации и какого бы то ни было редакционного задания, как бы по собственной инициативе проинтервьюировать и сфотографировать как следует Кристину, дочь греческого судовладельца-миллиардера Аристотеля Онассиса, а для этого, естественно, выйти с ней на контакт. Разволновавшись, я заказал коньяку, затем ещё, благо платил Андрей X., и понёс околесицу. И он, убоявшись, видимо, что утратится не только нить разговора, но и отношений со мной, что грозило выговором, а то и задержкой в продвижении по службе, открыл, как он выразился, фишки, напоследок заметив с нескрываемым пиететом:
— Честно говоря, папаша Аристотель Сократос Онассис — один из ярчайших, если не ярчайший self-made man[2] нашей эпохи.
— Так он же капиталист, — не преминул подколоть я. — Эксплуататор трудового народа. А как же марксизм-ленинизм?
— Как говорил Карл Маркс, деньги — это сводник между потребностью и предметом, — туманно пояснил чекист. — А Бальзак считал, что деньги нужны даже для того, чтобы без них обходиться. Так как насчёт интервью?..
«Однако… — думал я, бредя от „России“ по улице Разина, обдаваемый брызгами из-под колёс грязных грузовиков, „жигулей“ и „волг“. — Вот это я понимаю — проинтервьюировать и…»
Подходя к станции метро «Площадь Ногина», я уже мысленно обращался к своей однокурснице, с которой тогда встречался, песней «Good buy, my love, good buy» Демиса Руссоса, а себя воображал в белом костюме-тройке, как у Бельмондо в фильме «Великолепный», где-нибудь в Акапулько.
