светлая печаль, печальная ирония и – «живая песня» накануне гибели.
Следствие ведут пушкинисты
Постепенно к Пушкину стали относиться как к некоему божеству, одержимому творческими идеями. А современники – в том числе и младшие – нередко трактовали преддуэльную расстановку сил без пиетета перед гением. «Жалкая репетиция Онегина и Ленского, жалкий и слишком ранний конец. Причины к дуэли порядочной не было, и вызов Пушкина показывает, что его бедное сердце давно измучилось и что ему хотелось рискнуть жизнию, чтобы разом от нее отделаться или ее возобновить», – рассуждал начинающий мудрец Алексей Хомяков. Так в нашем расследовании возник суицидальный мотив картели.
Кроме ревности, есть в этой истории и другой мотив – творческий и финансовый кризис, в который вроде бы погружался Пушкин с 1835 года. Поэт потерял читательское расположение, во многом – вышел из моды. Он опережал время, лучшие его произведения (например, трагедия «Борис Годунов») остались, по большому счету, непонятыми. Многое не удавалось опубликовать из-за «богомольной важной дуры, слишком чопорной цензуры». Вдохновение слетало к нему реже, чем в первой молодости, зато всё написанное в последние годы – сплошь шедевры.
К концу жизни Пушкин тонул в баснословных долгах. Тираж «Истории Пугачёвского бунта» раскупали крайне медленно. А Пушкин в надежде на читательский успех не только получил для этого предприятия казенный займ, но и вложил собственные средства. По оценке «Опеки над детьми и имуществом Пушкина», он остался должен казне 43 333 рублей, а частным лицам – 92 500. Служебное жалование поэта составляло 5 тысяч рублей в год, на оплату квартиры на Мойке уходило 4 с половиной тысячи… Правда, «казённый» долг можно было воспринимать как своего рода субсидию, которую царь предоставлял своему историографу. Но подводить приятелей Пушкин не собирался и к частным долгам относился серьезно.
Можно ли назвать такое положение дел тупиковым? Во-первых, в те времена в долг жили многие – по меньшей мере, десятки столичных семей и повес из числа самых знатных. Во-вторых, у Пушкина оставались возможности, чтобы поправить дела. И дело не только в имениях. Вскоре после гибели поэта вышло в свет первое его многотомное собрание сочинений. Тираж – 13 000. К осени 1838 года подписка принесла 262 000 рублей дохода. Эта сумма значительно превышает все долги поэта. Вот вам и банкрот. И всё-таки, многие исследователи называют отчаяние Пушкина скрытой причиной дуэли…
Самую сдержанную и уклончивую версию последних месяцев жизни Пушкина набросал его первый биограф – Павел Анненков. Его труд – основа всей биографической пушкинистики. В начале 1850-х Анненков составил «Материалы к биографии А.С.Пушкина», изучил рукописи, переписку, архивы прессы, воспоминания, которые собирал по крупицам. О дуэли и гибели Пушкина написал бегло и туманно, в духе сентиментальных повестей. «Энергия, неутомимость и сосредоточенный в себе гнев, с какими выступил он против первых легкомысленных проявлений злоречия, уже предвещали неминуемую катастрофу. С ходом всего дела Пушкин воспламенялся все более и, наконец, ослепленный гневом и негодованием, сделался жертвой столько же чужого легкомыслия, сколько и своего огненного, неукротимого характера». Никаких фактов, версий. Даже старшего Геккерена Анненков не решился упомянуть. Судя по переписке с Иваном Тургеневым, Анненкову хотелось, по крайней мере, заклеймить позором светское общество, но он не решился на такое и через два десятилетия после событий не решился. Получилось куце. Просто – погиб поэт. А был ли он невольником чести – непонятно. А ведь Анненков записал воспоминания Соллогуба, который, будучи непосредственным участником событий, рассказывал о самых разных кривотолках, сопровождавших дуэль Пушкина, о тайных пружинах.
Из самых устойчивых слухов достаточно вспомнить о «кольчужке Дантеса». Дуэлянты не имели право защищаться доспехами. По правилам, секунданты должны были до первого выстрела проверить одеяние противников. Но, как это часто бывало, секунданты у Чёрной речки не стали ощупывать поединщиков. Пушкин стрелял в Дантеса с близкого расстояния, попал в грудь. Француз упал, но остался почти невредимым. Разговоры о спасительной пуговице, по мнению скептиков, неубедительны.
Пушкинист Арнольд Гессен считал, что Геккерены основательно подготовились даже не к дуэли, а к убийству Пушкина: «Лишь страстное желание спасти Дантеса от пули могло побудить Геккерна после получения им резкого и до крайности оскорбительного содержания письма Пушкина обратиться к нему с просьбой о двухнедельной отсрочке дуэли: ему, видимо, нужно было выиграть время, чтобы заказать и получить для Дантеса панцирь». Пушкинистика всегда во многом была детективным направлением, но тут уж точно потребовался Шерлок Холмс. Криминалисты говорят разное, находили даже оружейников, которые могли бы выполнить тайный заказ Геккерена, но приведём и довод в защиту Дантеса: если бы пуля попала в панцирь – расколотые железные звенья нанесли бы ему сильное ранение в грудь. Врач, осматривавший француза, таких показаний не дал.
Конспирологические версии вокруг пушкинской дуэли стали возникать сразу после выстрелов на Чёрной речке. Одну из них эмоционально и сбивчиво сформулировал Лермонтов: поэт пал жертвой заговора. Борис Башилов – публицист, близкий к Ивану Солоневичу, в середине ХХ века подвел итоги этим соображениям: «Со смертью Пушкина Россия потеряла духовного вождя, который мог бы увести ее с навязанного Петром I ложного пути подражания европейской культуре. Но Пушкин был намеренно убит врагами того национального направления, которое он выражал, и после его смерти, – на смену запрещенному масонству поднялся его духовный отпрыск – Орден Русской Интеллигенции». Конечно, обвинять в убийстве Пушкина неких либералов или масонов – значит, подчинять здравый смысл предрассудкам. В той же логике, но с противоположными оценками рассуждал Юрий Тынянов, предполагавший, что аж на Венском конгрессе (в 1815-м году!), по предложению Меттерниха, лидеры европейских держав договорились физически уничтожать потенциальных вождей революционного движения. Жертвами этой тайной политики он объявил Грибоедова, Пушкина, а заодно и французского математика Эвариста Галуа…
Версия Щёголева
Кто же был автором злосчастного диплома ордена Рогоносцев? Несколько раз доброхоты проводили экспертизу диплома. Называли графиню Нессельроде (дочь министра финансов Гурьева), князя Гагарина… В наше время пушкинист Леонид Аринштейн пришёл к выводу, что следы ведут к Александру Раевскому, сыну прославленного генерала. Пушкин считал его демонической личностью. Оба они в свое время ухаживали за Елизаветой Воронцовой, и поэт, по-видимому, оказался удачливее. Главный аргумент Аринштейна – оттиск сургучной печати, которая, якобы, принадлежала Раевскому. Но убедительных доказательств и в этой версии нет: оттиск внимательно рассматривали и Виельгорский, и следователи, современники Раевского. Уж они бы разгадали тайну печати точнее нашего современника, но никто не указал на Раевского…
Павел Щёголев (а вслед за ним и Вересаев) не сомневался, что автором «диплома рогоносцев» был колченогий молодой князь Пётр Долгоруков, близкий к
